Троецарствие - Иван Алексин

что по ошибке называется дворцом. Меня вновь посадили под замок!

— А как же ты… — я запнулся, закусив губу.

Как, как! Сам же, двигаясь в Твери, попутно небольшие отряды к Ржеву, Старице и Кашину послал. А вдруг добровольно на мою сторону перейдут? Вот Кашин, судя по всему, и перешёл.

— Ну, садись, гость дорогой, коль пришёл, — указал я принцу на лавку. — Выходит, взял Леонтий Полозов Кашин?

— Взял, — растянул губы в улыбке Густав. — Я как раз с его гонцом сюда прискакал.

— И где же гонец?

— А зачем он тебе? — принц ловким движением руки выдернул из складок одежды сложенный в трубочку свиток. — Вот послание от Полозова, — жизнерадостно оскалился он, наслаждаясь произведённым эффектом.

Зло вырываю из рук гостя свиток, ломаю печать.

Всё так. Без боя город сдали. И даже шею проклятому шведу, несмотря на тайный приказ, не свернули. Радетели, блин!

— Он хоть жив?

— Кто?

— Гонец!

— Да как можно, государь! — надул щёки принц. — Зачем мне твоего слугу травить⁈ Я всего лишь добавил немного сонного зелья в его бокал. Представляю его рожу, — заржал Густав, находясь в явном восторге от своей проделки. — Он проснулся, а ни свитка, ни коня рядом нет!

Я глубоко вздохнул, закрыв на мгновение глаза. Теперь понятно, отчего отец в своё время и сестру за шведа отдавать передумал, и от идеи создания вассального ливонского королевства отказался.

Густав надо мной не издевался. Он реально такой; безрассудный шалопай ни на секунду не задумывающийся о последствиях своих поступков. И ни строгое воспитание в иезуитской школе, ни полученное в дальнейшем блестящее образование, этой черты характера принца, исправить не смогли. Как он ещё до тридцати восьми лет с такими закидонами дожить умудрился? Загадка.

Одно знаю точно. Выпивать вместе с Густавом я не буду. Я ведь и забыл совсем, что мой несостоявшийся родственник ещё и знаменитым на всю Европу алхимиком является. Вдруг ему в следующий раз меня отравить забавным покажется?

А может, мне самому прикопать его? Мысль была по настоящему соблазнительной. В самом деле. Мне только Никифора с его рындами кликнуть и в сторону принца кивнуть. Они его мигом прикончат. И главное мне ни малейшей претензии за это убийство никто не предъявит. Ближайшие родственники; короли Польши и Швеции, только обрадуются. И им хорошо, и мне никаких проблем.

— Как здоровье её высочества, царевны Ксении? — вырвал меня из сладких грёз Густав. — Я слышал, что ты освободил её из этого ужасного монастыря. Она здесь?

— Здесь, — тут же насторожился я. — А тебе она зачем?

— Так свадьбу сыграем, — удивился моей недогадливости принц. — Я же затем сюда и приехал. В прошлый раз бояре царю Борису на меня клевету возвели, вот свадьба и расстроилась! Но с тобой, Фёдор, мы всегда ладили! Только я больше Калугу в приданное не хочу.

— А что хочешь, — прищурил я глаза. — Ливонию?

— Да зачем мне эта Ливония? Дыра дырой! — начал горячится швед, даже не догадываясь, что балансирует на грани смерти. — Давай так, — неожиданно хлопнул он меня по плечу. — Сначала я помогаю тебе разгромить твоих врагов и сесть на московском троне, а потом ты мне помогаешь занять польский трон.

— Чего⁈ — опешил я от несуразности предложения. Когда Густав отказался от Ливонии, я решил, что речь пойдёт о Швеции. Всё же на шведский трон, пусть и достаточно сомнительные, но права у моего визиви были. Но Польша! Здесь-то он каким боком⁈ — Ты, наверное, имел в виду Швецию?

— Не хочу Швецию, — капризно искривил губы принц. — Не любят там меня. Другое дело Польша. Я там долго жил. Меня там помнят. Чем я хуже Сигизмунда?

— Может быть тем, что тебя не избирали на польский трон? — предположил я.

— Так изберут, — беззаботно отмахнулся от моего предположения Густав. — Можно к Сигизмунду убийцу послать. Ты только денег дай, а я найду кого-нибудь. И чем я хуже Владислава? Особенно, если у меня будут деньги?

Я задумался, рассеянно смотря на этого фантазёра. Интересно, он сам хоть немного в эту затею верит? Или это лишь предлог, чтобы простака-московита на бабло развести. Ладно, пусть живёт пока. Денег я ему не дам, но возможность, есть возможность. Зачем сбрасывать карту, если есть шанс, что она может сыграть? Посмотрим, как оно дальше повернётся.

Глава 8

27 августа 1607 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Что же они творят, нехристи? Чисто зверьё обезумевшtе!

Я не ответил, до боли в суставах сжимая уздечку. Не было у меня больше слов, чтобы хоть как-то выразить те чувства, что терзают второй день. Даже матерных нет! Только ненависть к этим нелюдям, что такое сотворить могли, сердце на части рвёт. Вот только не прав, Семён. Звери такое сотворить не могут. У них всё суровой целесообразности подчинено. Нужно для выживания убить — убьют, но лишь по необходимости, не куражась над беспомощной жертвой. Здесь же уже которую деревню проезжаем, а всё одна и та же повторяющая картина: исходящие удушливым дымом скелеты домов, изрубленные тела мужчин, трупы жестоко изнасилованных женщин, дети со вспоротыми животами перерезанным горлом. И тошнотворный, замешанный на крови, блевотине и горелой плоти смрад, въевшийся в знойный воздух.

— Видать сильно хмельные были, — бросил в никуда Порохня, невозмутимо покачиваясь в седле. — С перепою человек и не такое сотворить может. Особенно если силу и безнаказанность за собой чувствует.

А ведь он что-то и пострашнее, наверное, повидать успел. Всю жизнь в походах. А запорожцы особым милосердием к побеждённым тоже не страдают. Это я в Варне насмотрелся.

Неожиданно я почувствовал неприязнь к старому товарищу. Неужели, однажды и я стану таким? Неужели, вот так же буду скользить равнодушным взглядам по истерзанным, зверски замученным людям, валяющимся как попало вдоль домов, относиться к этим изуверствам, как к чему то обычному, не стоящему особого внимания? И чем тогда я буду лучше их? Сам же совсем недавно дьяка Богданова в пыточную отправил. Пусть за дело и под влиянием засевшем в подсознании реципиента, но отправил же! И потом спокойно спал в объятьях подсунутой мне Хрипуновым вдовы-дворянки.

Или взять, к примеру, поход Подопригоры. Слухи о его бесчинствах в Эстляндии уже