Андрей Ерпылев - В когтях неведомого века

– Да шкура та, что на этой вот постели лежала…

Хозяин придирчиво изучил лежанку, на которую ему указывал агрессивный постоялец, едва ли не обнюхивая распухшим носом разворошенную и слегка обугленную постель.

– А где, кстати, шкура-то? – прищурив тот глаз, что еще был не совсем заплывшим, и уперев Руки в боки, поинтересовался он у совсем присмиревшего Леплайсана. – Куда это вы ее подевали?..

Да…

– Бить – бейте, – распалял себя носач, уловив слабинку, – мы к этому делу привычные, да и если за дело, то королевский указ этого не запрещает… На то вы и господа бла-ародные, кость белая, кровь голубая…

– Кровь не трогай!..

– Но вот имущество, инвентарь, так сказать, портить не смей! – взвизгнул хозяин. – Может, мной за шкуру эту зверя редкостного деньги преогромные плачены? Может, я ее только самым дорогим постояльцам стелю?

– Добра-то, – пробормотал шут несколько смущенно. – Какая-то блохастая шкура…

– Это еще посмотреть надо, кто тут блохастый! – верещал «истец». – Может, ее еще дедушка той…

– Но шкура… То есть оборотень, – вставил слово Арталетов, придя на помощь другу, – действительно напал на нас ночью. Если бы не серебряная пряжка моего плаща…

– А вы бы помолчали, сударь! – развернулся к нему пышущий праведным возмущением хозяин. – Я вас по доброте душевной, бродяг безденежных, в дом пустил, а вы… Может, зверушка к вам ластилась, ласки требовала, а вы ее – серебром, даже не разобравшись!..

– Ничего себе ласки… – почесал в затылке шут.

– Одним словом, – внимание толстяка снова перекинулось на обидчика, – гоните два тестона[31] за порчу имущества!

– Какие два тестона? За драную шкуру, к тому же с наклонностями к вампиризму?

– Не знаю, какие там у вас с ней были наклонности! – отрезал «пострадавший», загибая толстые кургузые пальцы. – Во-первых, шкура. Мех ценного, так сказать, пушного зверька… Во-вторых, ночлег. В-третьих, ужин. В-четвертых…

Друзья не успели опомниться, как им был выставлен полный счет не только за все съеденное, выпитое и испорченное, но и за «баловство», хм-м, на лестнице и за многое другое, о чем они даже не догадывались.

– Слушай, старина, – Леплайсан для наглядности вывернул пустой кошелек, в котором не завалялось и дохлой мухи, – с деньгами сейчас, как видишь, напряг, но на будущей неделе…

– Никакой будущей недели! – принял независимый вид хозяин. – Или платите сразу, или я зову стражников. Вам еще не приходилось, сударь, – обратился он к не совсем пришедшему в себя после унижения Георгию, – сиживать в долговой яме? Нет? Ну, это дело наживное… Товарищ-то ваш там частый постоялец.

– Ладно. – Воспоминание о долговой яме настолько расстроило шута, что он пошел на попятную. – Золотом возьмешь, живодер?

– За «живодера» можно и еще немного надбавить… Откуда у вас золото, голодранцы, если и двух тестонов в карманах наскрести не можете!

– А это что – не золото? – Леплайсан схватил арталетовскую цепь. – Червонное, высшей пробы! Да посмотри, какое массивное… Не какая-нибудь дутая турецкая подделка!

– Золото, конечно, доброе… – вынужден был признать гостинщик, придирчиво изучив цепочку и даже попробовав одно звено на зуб. – А как вы докажете, что она не краденая?

– Ты что, меня не знаешь? Забыл, смерд, у кого служу? Да и что тебе с того, краденая она или нет?

– Не скажи-и… А ну как прибегут завтра «крючки», да спросят: откуда, мол, у тебя, папаша Жандолу, герцогская цепь?..

– Ну, скажем, до завтра ты вряд ли ждать будешь… Часа не пройдет, как к скупщику потащишь. Берешь или нет?

– Что с вами делать… – поскреб в затылке жулик. – Так и быть – только из-за доброго с вами, Леплайсан, знакомства – два звена.

– Чего-о?!!! Какие еще два звена? Тут и одного – с избытком…

– Людовик… – Это подал голос Арталетов.

– Подождите, Жорж, не до вас! Да одно звено на все пять тестонов тянет, если не на шесть…

Последующие полчаса ушли на самый постыдный торг, сделавший бы честь какому-нибудь барышнику, а вовсе не королевскому шуту благородного происхождения. Арталетову стало даже неловко за своего нового друга, но, что поделаешь, скупость в те времена еще не считалась, наверное, таким уж страшным пороком…

Увы, все красноречие Леплайсана было растрачено зря. Носатый жулик, правда, сбавил «калым» до одного звена, но дальше уперся, как осел, и твердо стоял на своем, колотя себя в грудь и клятвенно утверждая, что цена золота нынче сильно упала из-за испанцев, нашедших-таки за Морем Тьмы несметные сокровища и тем самым едва не доведших Кастилию и Леон до финансового дефолта, а сбывать детали ювелирных украшений нелегко… Хочешь не хочешь, а пришлось доставать кинжал…

Нет, вовсе не для того, чтобы вспороть жирное брюхо негодяя, а всего лишь затем, чтобы разогнуть филигранные застежки цепи и высвободить одно звенышко, которое из-за его вычурности можно было носить и в одиночку, как дамскую брошку например.

Ночные приключения мало того, что стоили друзьям бессонницы, обошлись дополнительно в солидную сумму. О том, что «инвентарь» едва не отправил обоих постояльцев к праотцам (а то и подальше, ведь жертве вампира на Небеса не попасть, свят-свят-свят!), жирный скупердяй и слышать не хотел, хотя и несколько подобрел, когда золотая вещица перекочевала в его бездонный карман.

– Заезжайте еще! – радушно кланялся он на пороге своего заведения вслед отъезжающим постояльцам. – Когда денежки будут… Мы всегда гостям рады!..

– Нет, напущу я на него все-таки Святую инквизицию! – грозил раздосадованный Леплайсан, когда они с Георгием выбрались из «гостеприимной» гостиницы. – Будет знать, как нечисть всякую под честных постояльцев подкладывать! Сам-то чесноком обезопасился, каналья…

– Забудьте, Людовик, – печально отвечал ему Арталетов, занятый мыслями о том, как он будет возвращать драгоценность ее законному владельцу в таком укороченном виде: а вдруг у того все звенья пересчитаны? – Всяк зарабатывает себе на жизнь, как может…

– Нет, вы только подумайте… А что это, Жорж, колокола с утра раззвонились? – спросил шут приятеля, немного поостыв. – Троица сегодня, что ли?

Жора неопределенно пожал плечами, так как, воспитанный в атеистической семье, был в делах религиозных абсолютным профаном, особенно в католических.

– Нет, для Троицы вроде как рановато, – вычислял что-то про себя Леплайсан, поочередно загибая пальцы. – Святой Пантелеймон?.. Может быть… Все равно нужно поспешать в Лувр, а то опоздаем к праздничному обеду… Эй, человек! – Подозвал он прохожего, тащившего куда-то на коромысле две огромные бутыли, оплетенные ивовыми прутьями. – Не подскажешь, случаем, что сегодня за праздник?

– Как вам не совестно, господин! – укорил его винодел, обрадованный передышкой, опуская свою тяжкую ношу на мостовую. – Какой еще праздник? Король…

– С королевой-матерью помирился, что ли? – перебил его на полуслове шут. – Тоже мне событие! Да они что ни неделя ругаются в пух и прах! Теща же, мало что коронованная… И из-за этого такой тарарам?

– Если бы… – вздохнул горожанин, снова пристраивая коромысло на плечо. – Преставился добрый наш король Генрих… Скончался в три часа ночи после тяжелой и продолжительной болезни…

Георгий снова поймал себя на том, что смотрит на печального вестника с отвалившейся челюстью. Не лучшее зрелище являл собой и Леплайсан, потерянно бормотавший себе что-то под нос.

– А ты ничего не путаешь, старина? – спросил он уже в спину удалявшегося человека, когда обрел наконец способность относительно связно выражать свои мысли.

– Чего уж… – не оборачиваясь, проворчал тот. – С самого ранья глашатаи объявляют на всех перекрестках.

– Поздравьте меня, Жорж, – повернулся в седле шут к Арталетову. – Похоже, я снова стал безработным… А обед наш накрылся медным тазом.

Георгий, грустно подумав, что на должности главного королевского постельничего он удержался всего лишь чуть более суток, промолчал…

13

Если вы меня выберете, дорогие россияне, то у вас будет новый президент. А если нет – старый!

Успели друзья на площадь перед дворцом как раз вовремя. Правда, протолкаться через огромную толпу им все-таки не удалось.

Командир королевской охраны де Позье только что вышел из королевской опочивальни на балкон и теперь пережидал, пока окончательно не воцарится тишина. Ропот толпы стремительно стихал. Когда замолчал последний голос, де Позье поднял над головой позолоченный деревянный жезл, усыпанный королевскими лилиями, и торжественно переломил его пополам.

– Король Генрих Третий умер! Король Генрих Третий умер! Король Генрих Третий умер! – торжественно провозгласил он, роняя в толпу обломки жезла, тут же, с небольшой потасовкой, расхватанные на сувениры. – Да здравствует король Генрих Четвертый!