Путь на Балканы - Иван Валерьевич Оченков

Неказистый снаружи кабак изнутри тоже не блистал убранством. Располагался он в полуподвале, через небольшие оконца под потолком в помещение попадало мало света, и потому оно всегда находилось в полумраке. Одну из стен целиком занимала большая стойка, за которой стоял кабатчик, а за столиками сидели несколько посетителей и о чем-то тихо переговаривались. Появившиеся на пороге солдаты привлекли всеобщее внимание, тем более что один из них, входя, хотел по привычке перекреститься, снял было кепи, но, не заметив икон, смутился и нахлобучил головной убор обратно. Второй же лишь криво усмехнулся и, обведя глазами присутствующих, поздоровался:

— Шалом, евреи!

— Шалом, — ответил странному солдату кабатчик и добавил несколько слов на идиш.

Но ничего не понявший Будищев, даже не подумав ему отвечать, уселся за крайний стол и прислонил к нему винтовку. Шматов, помявшись, последовал примеру товарища и все же стянул с головы свое кепи, положив его на стол.

— Господа солдаты хотят что-то заказать? — перешел на русский язык кабатчик.

— Нет.

— Тогда зачем вы пришли?

— Все дело в моем покойном друге, — со вздохом отвечал ему Дмитрий, — он был родом из Бердичева и перед смертью просил навестить его мать.

— И вы таки хотели найти ее у меня в трактире?

— Нет, конечно, но мой друг не успел сказать мне своего адреса. Он попросил только, чтобы я навестил старушку, но не сказал, где она живет. Я подумал, что в вашем заведении бывают разные люди и, может, они подскажут, где ее искать?

— А как звали вашего друга?

— Марк Бернес.

— Никогда не слышал этого имени.

— Очень жаль. Наверное, я просто ошибся… у вас слишком маленькая забегаловка и вряд ли тут бывает много народа. К тому же Марк был приличным молодым человеком и, скорее всего, ходил по другим местам. Мы, пожалуй, пойдем…

— Что вы такое говорите! У меня, конечно, не ресторация, но тут тоже бывают весьма почтенные господа. И я никогда…

— Подожди, Соломон, — прервал трактирщика один из посетителей, — может быть, речь о сыне старой тети Сары?

— Так ее фамилия совсем не Бернес.

— Я тебя умоляю, это фамилию Рубинштейн никто не перепутает, а принять Бернштейна за Бернеса могут запросто, особенно го… прошу прощения, господа, я не хотел сказать ничего обидного.

— Подожди, Израиль, но ведь Марка Бернштейна забрали еще в те времена, когда были рекрутские наборы, он должен быть постарше…

— А разве молодой человек хоть слово сказал тебе про возраст своего приятеля? Кстати, господин солдат, а в каких ваш друг был годах?

— Сказать по правде, я не знаю его точного возраста. Но чисто внешне он был лет на пять меня старше, хотя, может быть, это у него от тяжелой жизни?

— Да уж, жизнь еврея трудно назвать легкой!

— Нет, это не может быть Марк Бернштейн, — вступил в разговор другой посетитель, — он совсем недавно прислал своей матери письмо, и она рассказывала об этом всей улице.

— Ой вей, господин Шлангбаум, разве полгода назад это совсем не давно?

— Наверное, это точно не он, — подал голос Дмитрий, — потому как мой друг умер больше года назад.

— Да что вы говорите! Вы таки разве не знаете, как сейчас работает почта? Ваш друг вполне мог отправить это письмо три года назад, потом жениться, наделать детей, затем скончаться, а письмо бы все еще шло!

— Федя, ты, наверное, проголодался? — Будищев вдруг вспомнил о своем товарище. — Наверное, сегодня мы не найдем мать моего друга, так что давай возвращаться. Может быть, мы еще пробудем здесь какое-то время, и я смогу поискать в другой раз?

— Подождите, молодые люди, если вы хотите есть, так вы пришли куда надо. Если уж вы проделали такой длинный путь, чтобы передать последние слова от умирающего сына матери, так неужели у старого Соломона не найдется чем вас накормить!

— Нет, что вы, нам нечем вам заплатить…

— Ничего, заплатите в другой раз. Но может быть, вы хотите выпить?

— Что вы, мы с Федей совсем не пьем, разве что помянуть безвременно ушедшего Марка.

Когда через три часа, трактирщик проводил солдат, он вдруг с изумлением сообразил, что они так и не выяснили, ни кто такой этот Марк Бернес, ни где может проживать его мать, ни где искать этих солдат, если все же она найдется.

— Что-то странное происходит в мире, — задумчиво сказал он вслух, хотя рядом никого не было, — русские солдаты пришли ко мне, бесплатно поели, выпили и унесли с собой почти целый штоф водки, а я ничего не могу понять… может, скоро конец света?

Рота штабс-капитана Гаупта разместилась в небольшом селе Семеновке в десяти верстах от Бердичева. Местные жители приняли русских солдат без особой радости. Жили они и без того не слишком обильно, а от навязанных им постояльцев ни малейшего прибытка не предвиделось, скорее наоборот. Первые пару дней намерзшиеся в пути солдаты просто отогревались у горячих печек, и больших проблем от них не было, но затем начались эксцессы. То домашняя птица пропадет, то дерзко глядящему местному жителю наломают бока, то молодухе залезут под подол. Впрочем, именно в их селе подобного рода происшествия случались достаточно редко, поскольку Гаупт бдительно следил за своими подчиненными и не допускал падения дисциплины. А вот из соседнего Белополья, где стояла стрелковая рота поручика Михая, доходили куда более удручающие известия.

Так случилось, что Дмитрий с Федором были расквартированы вместе с приятелями-вольноперами. Хата, в которой их поселили, была не то чтобы велика, но достаточно просторна по сравнению с другими жилищами. Хозяин ее, мрачный мужик лет сорока пяти, по имени Охрим Явор, смотрел на постояльцев волком, но задираться не лез и лишь ревниво приглядывал за женой. Его супруга Ганна, румяная хохотушка, была по меньшей мере вполовину моложе его и относилась к постояльцам почти приветливо. Почти — потому что при муже старалась приветливости не выказывать, чтобы не вызвать его неудовольствия. Напряженности в семье добавляло то, что у молодой жены пока не было детей, а вот у Охрима была дочь от первого брака — двенадцатилетняя Оксана. Девочка отчего-то очень боялась постояльцев и старалась не попадаться им лишний раз на глаза.

Ганна же, в отличие от своих домашних, быстро сообразила, что с постояльцами им повезло. Ни студенты, ни Будищев лишнего себе не позволяли, а Шматов и вовсе вскоре стал помогать ей с домашней работой: колол дрова, носил воду и даже чистил в хлеву за скотиной. Дмитрий иногда подшучивал над своим товарищем, спрашивая, чем с ним расплачивается