Инженер Петра Великого 7 - Виктор Гросов

сейчас нам нужна хитрость. Атаман знает степь лучше нас всех. Его люди — наши глаза и уши. — Затем я повернулся к Некрасову. — Атаман, твои казаки как волки. Но и волкам нужен крепкий тыл, чтобы было куда возвращаться с добычей. Майор Хвостов и капитан Орлов обеспечат этот тыл. Либо вы работаете вместе, либо вас поодиночке передушат турки.

Некрасов усмехнулся.

— Понятный ряд, бригадир. Не шибко я доволен. Ведь уговор же не таким был…

— Уговор в силе. Азов надо сохранить, но для этого нужно сжать кулак, дабы нанести удар. А поодиночке — мы как пальцы.

Некрасов хмыкнул и бросил:

— По рукам.

Когда совет разошелся, в зале остался лишь мой ударный отряд — Разин, Дубов и еще с десяток офицеров. Приказав часовым никого не впускать, я свернул карты.

— Господа, — тихо начал я, и голос мой зазвучал в наступившей тишине гулко. — Теперь, когда мы одни, забудьте про «рейд по тылам». Это сказка для всех остальных.

В комнате не шелохнулся ни один мускул.

— Мы идем спасать Государя. Он в ловушке, на реке Прут. И если мы не успеем, от Российской Империи останется одно название. Этот поход — прямое самовольство. Опоздаем или провалимся — всех нас ждет плаха. Я никого не неволю. Кто не готов поставить голову на кон, может остаться. Честь не пострадает, и слова дурного я не скажу.

Тягучее молчание нарушил Разин.

— Мои гренадеры пойдут за тобой и в пекло, командир. Скажешь — пойдем.

— Мои люди тоже, — кивнул Дубов, сжимая «Шквал».

Один за другим, каждый из них подтвердил свою готовность. Это были соратники, осознанно идущие со мной на смертельный риск.

Когда я вернулся в кабинет, там меня ждал Дюпре со своим неизменным спутником — молодым поручиком-толмачом. Француз уже делал заметные успехи в русском, но для сложных бесед предпочитал переводчика, чтобы не упустить ни единого оттенка смысла.

— Мсье бригадир, вы создали химеру, — донес до меня перевод слов шевалье. — Этот триумвират пожрет сам себя. Этот атаман… он предаст вас при первой же возможности.

— Возможно, шевалье. А возможно, и нет. Я даю ему то, чего он хочет больше всего, — волю. И связываю его с остальными общей угрозой. Хрупкий баланс, но он продержится. Какое-то время.

Развернув на столе новую карту — подробный план степей к западу от Дона, я жестом подозвал его.

— А теперь мне нужен ваш совет. Как инженера.

Дюпре подошел ближе, на его лице отразился профессиональный интерес. Он рассматривал мои пометки и стрелки. Поручик приготовился переводить.

— Ваш план… гениален в своей дерзости. Но ваш «Леший», — Дюпре ткнул пальцем в карту и, чуть помедлив, произнес по-русски, тщательно выговаривая слова: — Я видел как вы с ним управлялись, видел сколько он… требует топлива. Много топлива. Где вы будете… брать… уголь или дрова в этой… пустой… степи, когда за вами погоня?

Вопрос был точным. Он вскрыл самую неочевидную уязвимость моего плана. Я посмотрел на француза.

— Вот это, шевалье, мы и обсудим по дороге.

Я принял рискованное решение — формировал ударный кулак. И оставил за спиной сложную, взрывоопасную политическую конструкцию, которая могла рухнуть в любой момент.

Глава 9

Пьянящее чувство победы, наполнявшее воздух Азова, испарилось без следа, растворившись в степи. Эйфория осталась там, за стенами взятой крепости. На запад нас гнала отчаянная гонка, в которой финишная черта была размыта, а цена проигрыша — абсолютна. Степь, разбухшая от уходящей зимы, превратилась в безбрежное болото. Талый снег, смешавшись с глинистой почвой, породил нашего главного противника — липкую, тяжелую грязь.

Сердцем нашей колонны был «Леший» — мое детище, внешне корявый наверное, зато могучий. Он вгрызался в эту землю, оставляя за собой два глубоких, рваных шрама гусеничных траков. Его двигательная установка — два независимых паровых агрегата на каждую гусеницу — дышала натужно, выталкивая из труб густые клубы пара и угольной гари. Солдаты, насмотревшись на его причуды под Азовом, воспринимали машину без всякого трепета: просто необходимая железяка, которая тащит мортиры и постоянно требует внимания. Этот зверь оказался конструктивно не готов к такой войне.

Резкое увеличение нагрузки — вес артиллерии и припасов, помноженный на чудовищное сопротивление вязкого грунта, — быстро вскрыло все слабые места машины. Первый серьезный сбой не заставил себя ждать: на третий день, при форсировании очередного, казалось бы, неглубокого оврага. И вот, когда «Леший», надрывно пыхтя цилиндрами, уже вытягивал на ровное место первую мортиру, воздух пронзил резкий, до звона в ушах, свист. Давление в котле левого двигателя упало. Машина дернулась, левая гусеница замерла. Выпустив последнее облако пара, «Леший» беспомощно накренился, почти зарывшись в грязь, и вся колонна встала.

— Что стряслось, ваше благородие? — подскочил ко мне поручик Дубов, на чьем лице отразилась досада.

Стрелка манометра, бессильно застывшая у нуля, была красноречивее любых слов. Паропровод. Эдакая медная артерия, которая соединяла цилиндр высокого давления с цилиндром низкого, — сердце моей компаунд-схемы. Непрерывная вибрация, усиленная пиковыми нагрузками, сделала свое дело: в металле образовалась микротрещина, и драгоценный пар, вся движущая сила похода, теперь уходил в никуда.

Пришлось разворачивать полевой лагерь. Пока солдаты ставили котлы для ужина, я осматривал повреждение. Трещина — почти волосяная, но в системе под давлением она равносильна пробоине в борту корабля. Заварить ее в полевых условиях — гиблое дело. Нужен был другой подход. Инженерный фикс, заплатка на скорую руку, способная продержаться хотя бы несколько дней.

— Дубов! — скомандовал я, выпрямляясь. — Тащи сюда самую толстую пеньковую веревку из обоза! Бочку со смолой! И пусть разводят огонь в походной кузнице!

Поручик, не задавая вопросов, сорвался с места. Через полчаса перед остывающим двигателем уже кипела работа. По моему приказу солдаты нарезали веревку на куски и тщательно вымачивали ее в горячей, кипящей смоле, пока пенька не превратилась в липкую, черную массу. Затем мы слой за слоем, виток к витку, туго и без зазоров, начали обматывать поврежденный участок паропровода, создавая плотный, герметичный «чулок».

— А теперь — обручи, — распорядился я, когда бандаж достиг нужной толщины.

Кузнецы уже держали наготове раскаленные докрасна железные кольца. С шипением и едким дымом мы насаживали их на просмоленную обмотку. Остывая, металл сжимался, с чудовищной силой вдавливая пеньку в микротрещины. Варварская, кустарная, но с точки зрения механики абсолютно верная