Русская война 1854. Книга четвертая - Антон Дмитриевич Емельянов

Дальше стачивали «пояс астероидов», потом загоняли в шлифовальный станок… Десять-двенадцать часов работы давали вполне приемлемый результат. Казалось, вот они идеальные шарики для подшипника, но… Он были слишком мягкими. На этом этапе подключили Обухова и Лобачевского. Первый помог подобрать подходящий сплав — до этого-то мы искали сталь, чтобы та выдерживала высокие температуры, а тут нужна была устойчивость к физическому истиранию. А второй рассчитал усадку металла после термической обработки, а еще предложил использовать для тяжелой техники не шарики внутри подшипников, а цилиндры.

Для самолетов и дирижаблей это было бы лишним весом, а вот для «Медведей», где надежность была на первом месте, подошло идеально. В общем, колеса держались сами и держали нагрузку. Эх, поскорее бы вышли паровики нового поколения. Они должны будут дать при сходных размерах уже почти двести лошадей, и тогда нам точно хватит мощности, чтобы потянуть нормальные гусеницы. Ну, и броню, думаю, уже нужно будет улучшать…

— Да, удачно получилось с подшипниками, — согласился я. — А что пушки?

— Работают! — Руднев даже воодушевился. — Ваш инженер Петрушевский очень хорош. Когда он впервые рассказал о пищали Федорова 1661 года, я не поверил. Но есть все же польза и от музеев!

Иван Григорьевич сейчас говорил об Оружейной палате в Московском Кремле, которую всего 4 года назад специально для коллекции старинного оружия построил Константин Тон. Я вот, если честно, уже привык смотреть на местные пушки как на данность. Иногда ставил в планы подумать про заряд с казны, но без конкретного примера не решался отвлекать людей. А тут Петрушевский вспомнил, нарисовал схему клинового затвора, и дело пошло.

Сначала собранные мной инженеры предлагали что-то вроде затвора Варендорфа 1861 года. Это когда затвор закрывается и фиксируется цилиндром, проходящим сразу и сквозь него, и сквозь ствол. Звучит надежно, но сразу понятно, что плотно такую штуку не сделать, и пороховые газы при выстреле будут вырываться наружу. А это и опасно, и мощность у выстрела крадет. Вторая идея была в классических клиньях — вроде вставили двухсоставную железку, повернули, чтобы каждая деталь вошла в свой паз, и готово. Это уже напоминало ранние пушки Круппа. Час подумали, а шагнули на 5–10 лет вперед. И это был еще не конец!

Третья идея заключалась в использовании винтового поршня. Попробовали рассчитать нагрузку и ведь почти отказались, уж больно длинным он выходил, но тут опять помог наш математик. Предложил использовать нарезку винтов двух и более диаметров и добавить между ними промежуток вообще без резьбы. На первый взгляд звучало странно, но сработало и открывалось почти так же быстро, как клиновый затвор, давая при этом гораздо более равномерное распределение газов внутри ствола[4].

В общем, пушка нового образца была придумана и должна была дать фору любым современным изобретениям наших противников, но… Пока мы сумели изготовить ствол только для одной такой, и сейчас он стоял на «Медведе» Руднева. Ну да ничего, если дальше все пойдет так же, то уже через месяц из Севастополя привезут новые стволы, и мы переоборудуем все броневики. Благо платформа изначально рассчитывалась под модернизацию вооружения и паровых машин.

— Как точность и мощность? — я продолжил расспрашивать Руднева.

— Хватает, — вот капитан и улыбнулся. — Серьезно! Если бы мне кто-то сказал еще год назад, что 18-фунтовая пушка будет бить как 36-фунтовая, я бы не поверил.

— Думаю, даже еще мощнее…

Я мысленно кивнул, вздыхая про себя. Тоже еще одна невидимая борьба. Вернее, даже несколько. Первая — я и инженеры уже мерили пушки по диаметру ствола в миллиметрах, а офицеры еще называли по-старому, по весу снарядов, что получалось в них засунуть. Так, 18-фунтовая пушка была на 136 миллиметров. Вторая вечная борьба — это сражение за вес, на земле и в небе, и мы смогли уменьшить нагрузку от установленного на «Медведя» ствола до семисот килограммов. Мелочь? Нет, это запас по скорости, проходимости и возможному усилению брони. И, наконец, третья борьба — это мощь. Мощь, которую мы смогли даже преумножить за счет нового пороха.

Жаль, что и тут все еще было далеко до идеала. И это при том, что нам даже не нужно было изобретать технологию. Только копнули и сразу нашли работы наших, академика Гесса и полковника Фадеева, о свойствах пироксилина за 1846 год. Тогда же немец Шейнбейн представил это вещество в Базельском обществе, он же и дал ему название. В общем, нам нужна была сущая мелочь — придумать, как делать, использовать и хранить новый порох в достаточном объеме.

Начали мы с хлопка. Именно из него делают нитроцеллюлозу, ставшую основой пороха 20 века. Длинные волокна подаются на барабаны, обдаются смесью из азотной кислоты, кислота стекает, волокна перетягиваются на следующий барабан — и новое промытие. Собственно кислота и делает обычную целлюлозу нитро. Нам же нужно было только отслеживать, чтобы процесс дошел до нужной стадии.

Дальше. Сушка нитроцеллюлозы: тут, к счастью, «придумать» простенькую центрифугу и промывку спиртом — да, он тоже сушит — было несложно. А потом новый выбор. Мои познания о порохах были не сильно велики, а местные научные журналы пока не особенно исследовали практические варианты рецептов. Большинство смотрели на вопрос так: бахнуло и ладно. Мне же нужен был нормальный стабильный результат.

К счастью, над проблемой работал не только я. Собирающий таланты «Севастополь» привез не только Лобачевского, но еще и множество менее известных ученых и просто горящих наукой офицеров. Они и подкинули варианты. Первый — смешивать два вида нитроцеллюлозы разной степени нитрации[5], второй, предложенный Петрушевским — смешивать один из видов с нитроглицерином[6]. На нем мы в итоге и остановились. Я помнил, что был еще пирроколодий, придуманный Менделеевым, но ничего похожего никто так и не предложил.

Тем более что оставалась еще одна проблема. Главная и старая, как этот мир.

Что такое старый порох — это 15% хорошего, не забитого золотой и смолой угля, 10% серы и 75% селитры. Селитра как основа для пороха была топливом любого противостояния за последние столетия. Есть селитра — воюем, кончилась — ну, пора подводить итоги. Недавно из-за нее, как оказалось, была целая война. У нас ведь как ее собирали — по отхожим местам, ну или в специальных ямах выращивали годами. А тут в Южной Америке нашли гуано. Оно же слежавшееся за