Канцлер - Валерий Пылаев

забег, погоня за призраками прошлого, можно сказать, закончилась ничем. Последний рывок – и на этот раз награда не выскользнула из пальцев, а вовсе исчезла, растаяв туманной дымкой.

Тайну я разгадал – но легче от этого определенно не стало.

Фон Браун водил меня за нос две недели, дразнил, а рассказанная им правда на деле не стоила и выеденного яйца. Секрет чудо-оружия умер вместе с создателем, и владельцем единственной рабочей установки оказался чертов рейхсканцлер Каприви. Не то, чтобы я вернулся к самому началу, но сердцевина у орешка, который я раскалывал весь последний год, определенно оказалась с гнильцой.

И мне еще предстояло рассказать об этом Кеннеди, Павлу и остальным.

От злости на мгновение захотелось как следует приложить хохочущего фон Брауна – или кулаком в челюсть, или Даром – так, чтобы выложил мне все, что осталось в его плешивой черепушке. Впрочем, там едва ли нашлось хоть что-то по-настоящему ценное… теперь. Так что мне оставалось только вздохнуть, подняться из кресла, собрать все мрачные мысли в охапку и уже с ней направиться к двери.

За которой меня поджидали – и, похоже, уже давно.

– Наконец-то, князь. Вижу, беседа с мсье доктором не закончилась ничем хорошим… снова.

– Даже не представляете – насколько, ваше величество, – вздохнул я.

Жозеф Бонапарт и раньше не отличался благодушием и добрым нравом, а теперь и вовсе выглядел так, будто готов был сожрать меня живьем. Кто-то или что-то изрядно рассердило французского монарха.

И я, кажется, уже догадывался – что именно.

– Оставьте подробности при себе, князь. – Жозеф махнул рукой. – Видимо, мне уже пора привыкнуть, что вы всякий раз приносите с собой проблемы. Сначала войну в Эльзасе и Лотарингии, а теперь – Герберта фон Брауна, на которого охотятся британцы.

– Плевать, – отозвался я. – У них нет никаких доказательств, что…

– Уже есть. Или они уже никому и вовсе не требуются. Может, вы и не в курсе, князь, но сегодня утром его величество король Георг официально заявил, что Франция укрывает опасного преступника, который при невыясненных обстоятельствах, – Жозеф сделал многозначительную паузу и посмотрел на меня, – сбежал с туристического лайнера «Олимпик». Который следовал в порт приписки под флагом Великобритании, а значит…

– Вот как? – поморщился я. – И что же вы ответили его величеству.

– А какой у меня был выбор, князь? – Жозеф пожал плечами. – Я заявил, что мсье доктор на данный момент прохлаждается на территории российского посольства. А значит, все подобные обвинения впредь следует предъявлять вашему императору.

– Разумное решение, – улыбнулся я.

– И у вас даже будет время его обсудить… Завтра его величество Павел прибудет в Версаль. – Жозеф мрачно усмехнулся. – Признаться, я вам не завидую, князь.

Глава 14

– Ваше величество.

Я чуть склонил голову. Полноценных расшаркиваний никто не требовал – Павел скорее удивился бы, вздумай я отплясывать придворные танцы. И все же правила приличия никто не отменял: даже если когда-то (меньше года назад) мы с его величеством лопали из одного котла пропахшую дымом кашу – сейчас передо мной стоял не «красный» юнкер по прозвищу Чингачгук, а мой император. И вести себя следовало подобающее, даже если мы были только вдвоем.

А если кто-то все-таки подглядывал – тем более.

– Князь, – отозвался Павел – и вдруг заулыбался во всю ширь. – А ну иди сюда, старый ты…

Его величество ловко нырнул мне под руку, обхватил за пояс и попытался приподнять, но силы все-таки оказались неравны, и после чуть ли не минуты пыхтений мне удалось выкрутиться из монарших объятий и отступить на пару шагов.

– Старый… На себя посмотри. – Я поправил пиджак. – Краше в гроб кладут.

Мы не виделись всего месяц – и за это время Павел успел изрядно возмужать – и, пожалуй, не в самом лучшем смысле слова. Он был одет с иголочки, идеально выбрит, держал спину ровно, по-солдатски и будто бы даже сохранил какие-то остатки жизнерадостности – но я не хотел и спрашивать, чего это стоило.

Павел уж точно не стал бы жаловаться, и все же от моего внимания не ускользнули ли тени под глазами, ни заострившиеся скулы, ни чуть опущенные плечи. Да и само выражение лица явно намекало, что его императорское величество спал от силы три-четыре часа в сутки – и уже давно.

Может, с самого начала войны.

На мгновение я даже почувствовал что-то вроде стыда. С того самого дня, как ее высочество принцесса Анна-Мария фон Габсбург сбила «Петра Великого» со своего чертова красного «Фоккера» мне частенько приходилось действовать в одиночку – и мысль, что весь мир буквально крутится вокруг моей нескромной персоны понемногу стала чуть ли не привычной. А на деле все было совсем иначе – да, я носился по всему миру, выполняя монаршую волю, то ли дело рисковал головой, заключал немыслимые союзы – но каждая моя маленькая победа наверняка оборачивалась серьезной схваткой и в Государственном совете, и за закрытыми дверями кабинетов первых лиц европейских держав и еще черт знает где. И сколько бы битв не удалось выиграть или не пришлось проиграть – Павел сражался на своей войне.

И я бы уж точно не хотел поменяться с ним местами.

– Оба хороши. Чего уж там.

Павел указал на огромное зеркало, откуда на нас смотрели… нет, уже не вчерашние мальчишки, а двое молодых мужчин. Один заметно повыше, плечистый, с уже пробившейся на щеках и подбородке щетиной и изрядно отросшими темными волосами. Второй – худощавый, даже тонкий, но уже давно утративший все детское, что еще могло бы остаться в его годы.

Мне оставалось еще около месяца до восемнадцати – из из нас двоих я был старшим.

– Ну… зато обстановка какая. – Я протянул руку и осторожно коснулся здоровенной золоченой рамы. – Почти как у нас в Петергофе.

В свое время Романовы действительно строили свою загородную резиденцию с оглядкой на французский Версаль. Куда Жозеф, собственно, и пригласил Павла. А меня вытянули сюда уже без всяких расшаркиваний – высочайшим монаршим повелением. За утро я не успел обойти и трети громадного дворца – а он уже успел мне надоесть. Позолота, картины, фрески на потолке, белизна колонн, лепнина, огромные лестницы, блеск паркета… видимо, я уже давно отвык от такой роскоши, и теперь она почему-то казалась до безобразного избыточной и показушной.

И пустота Версаля только усиливала странное впечатление. В громадных залах и даже на выложенной брусчаткой заснеженной площади перед дворцом я насчитал от силы человек двадцать. Жозеф будто специально удалил отовсюду