Игорь Николаев - 1919

Он — англичанин и должен соответствовать этому гордому званию, решая проблемы должным образом, sine ira et studio.[68]

Справившись с минутной слабостью, он вернулся к документам, к самому главному листу — карте с отмеченными рубежами запланированного продвижения. Зеленая линия — первая цель, полторы тысячи ярдов от первоначальной линии фронта — граница атаки пехоты под прикрытием огневого вала. Один из важнейших элементов плана, если пехота любой ценой не взломает передовую линию обороны в первые часы, — немцы подтянут подкрепления, и все последующие атаки разобьются об их бастионы. Или продвижение будет стоить запредельных расходов — вариант не намного лучше. Затем идет черная линия — дальнейшее продвижение под прикрытием мобильных батарей и танков. После нее — красная линия, шесть тысяч ярдов — зона операций кавалерии и моторизованной пехоты под прикрытием быстроходных[69] танков. Та же линия обозначает зону ответственности авиации, которая сбрасывает на парашютах припасы и отмечает дымовыми бомбами продвижение войск, по возможности и необходимости прикрывая их.

И, наконец, голубая линия, шестнадцать тысяч ярдов — финальная цель, достижение которой превращает добивание немцев в чисто техническую проблему. Не слишком длинный росчерк небесной лазури на листе карты — квинтэссенция грядущей операции и всей войны…

Всего лишь линия, но как нелегко будет ее достичь!

Премьер, нахмурившись, вернулся к обобщенной разведывательной сводке, оценивающей оборонительные возможности Германии и ее общее состояние.

Налицо сильнейший некомплект, в бой идут сущие мальчишки, давно прошли те времена, когда в немецкой дивизии насчитывалось штатных двенадцать с половиной тысяч человек. Но зато в каждой дивизии теперь тяжелый артиллерийский дивизион — две батареи 150-мм гаубиц и одна — 105-мм пушек. Пушки на автомобильной тяге, буксируемые огнеметы, тяжелые пулеметы. По слухам, кайзер сам расстрелял из такого трофейный британский танк и остался весьма доволен. Возможно, пропагандистский трюк, а возможно, и нет.

Хватит ли совокупной мощи трех держав — Британии, Франции и Америки, — чтобы на этот раз сокрушить тевтонскую гордыню и упорство?..

Ах, если бы еще до начала войны, ну или хотя бы в пятнадцатом-шестнадцатом году можно было взять волшебное зеркальце и прозреть будущее, главным образом — роль танков в современной войне. Все было бы совершенно иначе, и победители давно уже праздновали бы триумф в Берлине. К сожалению, время упущено, и немцы уже не считают танки выходцами из преисподней. Наверное, им должно быть очень обидно — едва ли не первыми в мире придумать броневики, но не разглядеть их потенциала. Теперь рейху никогда не угнаться за совокупным выпуском бронированных машин.

Да, у Германии почти нет своих танков, большей частью — трофеи. Зато у рейха хватает средств их истребления: фугасы из эрзац-взрывчатки, целые поля надолбов, скорострельные орудия, минометы и противотанковые ружья, приемы артстрельбы, позволяющие компенсировать малочисленность стволов, бронебойные пулеметы.

А еще у них есть штурмовики, которые всего год назад едва не выиграли войну.

Первая линия обороны — фактические смертники, артнаблюдатели, снайперы, пулеметчики. Их жизнями германцы купят спасение остальных войск от артподготовки и первых бешеных атак.

За ними — основная полоса, здесь немцы будут драться в противотанковых мини-фортах, расположенных «кустами» — по четыре орудия калибром от тридцати семи до семидесяти семи, пара минометов с жерлами уже под девяносто миллиметров, несколько противотанковых ружей, пушки-автоматы и пулеметы. Все тщательно укрыты и имеют по нескольку сменных позиций. Немцы не жалеют бетона и стали, хотя все укрытия маленькие и незаметные. Каждый дюйм пристрелян — ни в лоб, ни в обход. Форты, как звенья незримой кольчуги, цепляются и прикрывают огнем друг друга. И удастся ли разорвать эту сеть — ведомо только Всевышнему.

В дверь деликатно постучали, вырвав его из омута тяжких размышлений. По заведенному давным-давно обычаю, дворецкий, постучав, выждал несколько мгновений и лишь после этой паузы возник на пороге, подобно бесплотному призраку.

— Он прибыл.

Голос человека на пороге был таким же, как он сам, — почти неощутимым, призрачным.

Ллойд Джордж ограничился лишь одним словом:

— Пригласите.

Дворецкий исчез так же незаметно, как и появился. Премьер откинулся на мягкую обивку спинки кресла, смежил веки, усилием воли отгоняя назойливо мельтешащие перед глазами числа. Есть время сомнениям, и есть время беседе, подумал он, не следует смешивать одно с другим без насущной необходимости.

Шаги гостя премьер-министр услышал издалека, идущий по коридору шел решительно, быстро, но без торопливости, ступая твердо и жестко, так что его было слышно, несмотря на ковры. Все ближе и ближе.

Наконец гость возник в дверном проеме.

— Приветствую вас, Уинстон.

С этими словами Ллойд Джордж встал, приветливо улыбаясь и слегка разведя руки в приветственном жесте.

Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль изобразил на лице нечто схожее с отражением доброжелательной улыбки премьера и так же решительно, как и прежде, шагнул навстречу хозяину кабинета.

Мгновение они стояли друг против друга, премьер-министр и руководитель «танкового комитета» при военном министерстве. Оба сугубо официального вида, в темных сюртуках с серыми жилетами, при стоячих воротничках, до крайности похожие и одновременно как будто пародирующие друг друга — высокий премьер и коренастый «первый танкист страны». Ллойд Джордж на мгновение вспомнил предвыборное собрание в родном Уэльсе, свой любимый костюм-тройку и котелок. В них было бы гораздо удобнее…

— Прошу вас. — Он широким жестом пригласил гостя к столу.

— Благодарю, — чуть хрипловато ответил тот.

Начинающему полнеть Черчиллю понадобилось несколько секунд, чтобы уместиться в кресле, протестующе скрипнувшем изящно выгнутыми ножками. Завершив эту ответственную процедуру, он сложил руки на слегка выдающемся под сюртуком брюшке и принял вид крайнего внимания.

Кто дал ему прозвище Бульдог, подумал премьер. Сейчас Черчилль больше всего напоминал мопса-переростка, брюзгливого и весьма недовольного жизнью. Разумеется, председатель Комитета по танкостроению тщательно скрывал свои чувства, но обмануть прожженного политика, каковым являлся хозяин Британской империи, было не в его силах. Ллойд Джордж читал лицо своего гостя, как открытую книгу, — недовольство, нетерпение (пусть и тщательно скрываемое), ожидание перемен.

Черчилль бросил косой взгляд на объемистую папку с печатями и росписями, разумеется, закрытую. Без сомнения, он понял, что в ней, оценил также и то, что все бумаги заботливо убраны под серый картон. Губы его поджались, Бульдог устремил взгляд на хозяина кабинета.

— Мы давно не виделись, мой друг, — светским тоном произнес Ллойд Джордж. — Признаться, я корю себя за то, что неотложные дела иногда заставляют меня забыть об узах дружбы.

— Да, понимаю, — хрипловато ответил Черчилль.

— Что с вашим здоровьем? — участливо поинтересовался премьер.

— Болел, — односложно ответил собеседник и, спохватившись, дополнил в том же официальном стиле: — Увы, мое здоровье несколько пошатнулось, но это преходяще.

— Надеюсь, ничего серьезного? — с искренней заботой спросил премьер.

— Слава богу, ничего. Было опасение, что это грипп, но оно не подтвердилось.

— Я очень рад, грипп сейчас был бы весьма некстати.

Они обменялись понимающими взглядами. «Испанский» грипп продолжал собирать обильную жатву, не делая различия между странами и сословиями, поражая равно и принцев, и нищих, преклонных стариков и младенцев в колыбелях. Страшна была даже не столько сама инфлюэнца, сколько ее многочисленные осложнения. Поговаривали, что эпидемия уже унесла жизней больше, чем потеряли все участники войны, вместе взятые, но кто сейчас подсчитает — так ли это?..

— Ну что же, можно считать, что мы прошли неизбежный этап обмена любезностями, — без перехода сменил тон и тему Ллойд Джордж. — Полагаю, традиционную преамбулу относительно погоды и здоровья родственников опустим.

— Мудрое решение, — с легчайшей ноткой сарказма согласился Черчилль. — «Достоинство всякого дела в его краткости».

— Ах, Уинстон, Уинстон, — мягко укорил его собеседник. — Не следует так искажать цитаты. «Достоинство всякого дела в его завершении».[70]

— Это не искажение, а творческое переосмысление, — парировал Черчилль. — Удел прогрессивного ума — умение обращать себе на пользу сокровища мировой словесности.

— Разумно, — одобрил премьер. — Весьма разумно и… хм… прогрессивно. Воистину общение с вами само по себе есть благо. Однако, всему есть свое время. Наступило время перейти к сути дела, если, разумеется, вы не возражаете.