Евгений Красницкий - Не по чину

Отроки стояли в оцеплении, а Арсений, неожиданно резко контрастирующий невесть откуда взявшимся благообразием со звероподобным видом остальных участников «спектакля», расположился вблизи сидящего на земле ляха. Ратник успел каким-то чудом привести себя в порядок и даже причесался, и теперь выглядел не то аристократом, не то интеллигентом, особенно на фоне обнаружившегося тут же Савелия Молчуна, расхристанного, лохматого и грызущего добытую в походном котле, кипевшем неподалеку, огромную кость с мясом. При этом Молчун, никогда ранее не отличавшийся подобными манерами, вполне мог послужить натурой для картины «Неандерталец-людоед на привале». Он чавкал, рычал, пускал слюни на бороду и ловко отмахивал ножом мясо у самых губ.

Арсений же, устроившийся на пенечке в теньке со скучающим видом, более подходящим не ратнику Ратнинской сотни, а скорее князю, оказавшемуся здесь по чистому недоразумению или инкогнито, брезгливо косился в сторону Савелия.

— Вот ведь! — наконец, не выдержал он, и презрительно скривив губы, во всеуслышание попенял в сторону Молчуна. — Образина… Кабы боярич не наказал… Ты б хоть жрал, что ли, потише!

Сидящий прямо перед ним лях невольно обернулся на эти слова.

— Ум… — невозмутимо ответил Савелий, громко глотая очередной кусок.

— Вот-вот… Скотина! И чего вас всех боярич терпит?

— Ум… — пояснил Савелий, не отрываясь от еды.

— Да знаю я … Знаю… Тебе бы только брюхо кому вспороть. Одно удовольствие… А завтра ещё полста таких рыл прибудет… Ты-то хоть только жрёшь… А те… Тьфу! — Арсений сплюнул и, будто только сейчас заметив внимание ляха, добавил, обращаясь уже непосредственно к нему: — Во, видал? Даже и поговорить здесь не с кем. Вот она, служба… Боярин велел любимого внука опекать — никуда не денешься… Но боярич-то наш сейчас весь в делах, с кем словом перемолвится? Не с этим же? — ратник кивнул на Савелия, сокрушенно вздохнул и посетовал: — А скука, хоть на луну вой! Бояричу-то и дела перепоручить некому… Я да ещё Бурей… Тоже тонкой души человек, книжной премудростью просветленный, но сейчас его с нами нет — эти только… Жрет, понимаешь, скотина бессмысленная, а отвернись на миг, тут же девок портить полезет… А встрянет кто, так и по горлу полоснет, хоть чужого, хоть своего. На него только одна управа — боярич.

Арсений теперь обращался исключительно к ляху, как к благодарному слушателю, которым тот в сущности сейчас и являлся — так и вперился взглядом в ратника.

— Боярич-то наш умница, головушка светлая, ну чисто ангел… — самозабвенно продолжал токовать Арсений, напомнив Мишке покойного Спиридона, охмуряющего ратнинских молодух. — Как в поход двинулись, так и мается, бедный… Он-то умственный больно — с детства учителями приучен к обхождению. А тут ни слова с кем молвить, ни беседой пристойной развлечься, ни книжку почитать ученую. Эти-то только ругань понимают, — ратник в очередной раз горестно вздохнул.

— Благородный господин боярич ваш, да пошлёт Господь ему здоровья, рода, полагаю, древнего? — лях, пытаясь унять дрожь в голосе, решился наконец осторожно вставить свое слово.

— О! — Арсений вроде даже обрадовался начавшейся беседе. — Благородная речь? Какая удача… Ты, что ли, тоже из бояр? Учен? Эх, нашему Михайле-то и не известно про это, поди… Княжьих он кровей. Умён необычайно! Книг тьму прочитал — иной столько и не увидит за всю жизнь… А поговорить-то и не с кем. Ему б советчика толкового — учитель-то его помер недавно, Царствие ему Небесное… Да где ж другого в нашей-то глухомани взять?

Лях замер в напряженной позе, словно охотничья собака, сделавшая стойку. Как ни фальшивил Арсений, изображая интеллектуала, страдающего в окружении быдла, спектаклю это повредить не могло. ТАМ было полно людей воображающих (или искренне считающих) себя умнее других, а на деле являющихся копией чеховского автора «Письма ученому соседу». ЗДЕСЬ подобные «умники» попадаются реже, но сам по себе типаж неистребим. Принял лях трепотню Арсения за чистую монету или посчитал его дураком с претензиями, не имело значения — задачу свою, как ее понял Мишка, ратник выполнил. Пленник увидел для себя шанс на спасение — заинтересовать боярича, который среди этих дикарей царь и бог, улучшить свое нынешнее положение, занять возле него место интересного собеседника, скрашивающего скуку, а там, глядишь, и советника…

Тем временем Молчун, прикончив мясо, пристроил свою кость на пеньке и вытянул из-за спины топор…

— Ха-а!!

Кость разошлась вдоль, и брызнувший во все стороны мозг попал ляху на лицо…

— Скотина! Не мог поосторожней? Рубаху же заляпаешь! — немедленно заверещал Арсений и снова со вздохом оборотился к ляху. — Во… Видал? А завтра таких еще полсотни привалит! Да воевода… Рудным его кличут. Вот уж зверь, куда там этому. Сколько кровушки пролил! И своих-то, кто не угодит, запросто живьем спалит, али в муравейник зароет. За то и прозванье свое получил! Я, уж как он появляется, стараюсь от боярича нашего без особой нужды далече не отходить. Боярич-то, хоть и молод, а все равно его слово здесь главное. И он ученого человека в обиду не даст…

А Савелий смачно, с присвистом, высосав из кости мозг и зашвырнув ее в кусты, почесал живот и принялся оглядываться явно в поисках еще какого-нибудь развлечения. И в этот момент столь удачно разыгрываемый сценарий, чуть было не поломался — из дома, с озабоченно-решительным выражением лица, выскочила «Дунька-отличница» и грозно, как, видимо, ей самой представлялось, вопросила:

— Пошто наших женщин забрали? Матушка-княгиня гневается и велит…

— Гы-ы-р-р… — Савелий развернулся со слоновой грацией и вразвалочку направился к боярышне, растопырив лапищи, недвусмысленно сулящие девице жаркие объятия. Евдокия словно с разбегу на стену налетела, Мишка затруднился бы определить, что у нее шире распахнулось — глаза или рот? Но ни писка, ни визга — похоже, девицу настигло то состояние, которое сами женщины описывают словами «голоса не стало».

— Ты куда? Стой, скотина! — бросился следом за Молчуном Арсений.

— Гы?

Савелий, не оборачиваясь, сделал вполне понятный жест бёдрами и руками.

«Не перестарались бы… ведь заикой же девчонку сделают!»

— С ума съехал? — отчаянно взвыл «защитник». — Боярич сказал пока не трогать… Голову снимет!

— Ых…

Савелий бросил ещё один взгляд на Евдокию и нехотя вернулся на прежнее место. Боярышня изобразив рукой какой-то неуверенный жест, будто искала опору, мягко, словно тряпочная, осела на землю.

«Да что ж она хлипкая-то какая? Вроде бы на свежем воздухе и в корсет не затянута, а в обморок брякнуться при каждом удобном случае норовит. Хотя, нет — шевелится и глазами лупает, просто ноги подкосились. Ну, Савелий, ну артист!»

Евдокия так и осталась сидеть в полной прострации, а действо благополучно вернулось к первоначальному сценарию.

— Слышь, Гробня! Я тут отойду, а ты пригляди, да не балуй, смотри! — распорядился Арсений, обращаясь к Молчуну, — до боярича я… Сказать надо, что смысленный человек к нам попал, может, полюбопытствует.

Судя по мимике ляха, ужас от одной мысли остаться наедине с таким зверем, как Савелий, смешался у него с надеждой на неведомого боярича и даже некоторой благодарностью к Арсению за обещенную протекцию.

Оставшийся один, Молчун то ковырял в зубах, то недвусмысленно косился на испуганно сбившихся в кучку баб, то задумчиво рассматривал ляха, словно выбирал, какой кусочек мясца отрезать от него себе на ужин.

Но по всем признакам такое времяпрепровождение должно было ему вот-вот наскучить, а как он будет развлекаться дальше, можно только догадываться. Лях, во всяком случае, чувствовал себя не лучше «Дуньки-отличницы», кажется, решавшей сейчас для себя дилемму: подняться на ноги или рвануть подальше от всех этих ужасов на четвереньках. Как бы всё обернулось для ляха, не появись, наконец, Арсений, неизвестно.

— Боярич желает тебя видеть. — Арсений расплылся в улыбке, — да поторопись, сейчас охранник подойдёт… проводит, чтобы ты, значит, не заплутал, да кто по дороге не обидел…

— А ты? — невольно вырвалось у ляха.

— Я?.. — начал было Арсений но его прервал раздавшийся из кустов рык Чумы:

— А-а-а… Сюха! Я что, баба — в подоле его за тобой таскать?! Жопу отрублю — сам побежит — и Фаддей, на самом деле злой и вымазанный кровью вывалился на поляну прямо перед пленным.