Господин следователь 10 - Евгений Васильевич Шалашов

покивали с сочувствием. Со здоровьем у Николая Викентьевича было неважно — повышенное давление, как я полагаю, хоть он и пытался казаться совершенно здоровым и о своем самочувствии не распространялся. Но от сослуживцев такого не скроешь, тем более, что иной раз председатель оставался дома на несколько дней.

— Кофий ему надо поменьше пить, особенно на ночь, — проворчал Городской голова, забирая салфетку и аккуратно заправляя ее за воротник. — И еще курит Николай Викентьевич много. Я уже ему не раз говорил, так и ты бы поговорила.

Дочка только досадливо повела рукой — мол, говорено-переговорено любимому мужу и о кофе, и о папиросах, все бесполезно. Что да, то да. Мой отец (в той реальности) обещал матушке бросить курить еще тогда, когда я родился. А воз, как говорится, и ныне там.

А я и не знал, что мой начальник такой кофеман. На службе мы с ним чай пивали, но на службе и условий для приготовления кофе нет, а растворимый, если я не ошибаюсь, еще не изобрели.

— Водочки налить или вино предпочитаете? — поинтересовался Иван Андреевич, указав на графин и бутылки с красным и белым вином.

По мне — отказался бы и от того, и от другого, но недалеко от меня устроилась тарелочка с кусочками селедки, посыпанной колечками лука. И как, спрашивается, соблюсти трезвость, тем более, что сам Михаил Афанасьевич говорил, что селедку без водочки не едят[1]!

— Лучше водочки, — решил я.

— Это правильно, — кивнул Городской голова, наливая в граненый лафитник на серебряной ножке. Взяв открытую бутылку с белым вином, налил дочери, не преминув слегка укорить: — Машенька, пили бы вы с Николаем правильные напитки — водочку там, настойку, то и болезней бы не знали.

Я уже бывал за столом с Лентовскими, знаю, что ни тот, ни другой не перепьют — Мария Ивановна хорошо, если половину фужера выпьет, а супруг — ладно, что до конца допьет. Да и мы с Иваном Андреевичем выпьем не больше, чем по два (ладно, если селедка вкусная, то по три) лафитничка. До господина Федышинского нам еще расти.

Н-ну, вздрогнули, закусили и принялись за ужин.

Кухня у Лентовских выше всяческих похвал, поэтому, первое время мы просто ели и помалкивали. Но к счастью, в этом доме не было принципа, которого придерживалась моя бывшая квартирная хозяйка, а еще Анька, пытавшаяся навязать мне чужие правила. Иван Андреевич, расправляясь с отбивной, поднял на меня взгляд:

— Новая идея у меня появилась. Собираюсь открыть у нас дом для падших женщин.

— Для падших женщин? — захлопал я глазами.

Городской голова собирается открыть в Череповце официальный бордель? Интересная мысль. Брать со жриц любви налоги, назначить управляющим представителя Городской управы. Там и врач будет (приходящий), чтобы девушек обследовать, вахтер, чтобы порядок блюсти. Другое дело, что сие насквозь незаконно.

Мария Ивановна, оценив мое изумление, улыбнулась:

— Батюшка неправильно выразился. Городская управа собирается открыть дом для женщин, оставшихся без мужа, и с маленькими детками на руках. Что-то вроде Дома трудолюбия. Будут все вместе трудиться и помогать друг дружке.

Фух, гора с плеч. А я уже невесть что подумал.

— Хорошая идея, — одобрил я.

Идея у Ивана Андреевича и на самом деле неплохая. У нас же и вдовы есть с младенцами на руках, и девушки, которые родили до замужества — и среди крестьянок такие есть, а в городе — те же горничные, «осчастливленные» своим хозяином, а потом выставленные на улицу. Бывали случаи, когда несчастные матери убивали своих новорожденных детей.

В Череповце, да и во всем уезде, обманутых и брошенных женщин не так и много, но они есть.

— Думаю, дом двухэтажный поставить на Крестовской, — сообщил Милютин. — Местечко свободное есть — домишко ветхий, я как-то у наследников за пятьдесят рублей откупил. Думал — зачем, а теперь сгодится. На первом этаже мастерская будет — пусть девки шитьем занимаются, на жизнь себе зарабатывают, а на втором жилые комнаты.

А на Крестовской — это где? На этой улице, ближе к Торговой площади, наш суд стоит, а напротив — только чуть в глубине, здание Мариинской женской гимназии. Потом вспомнил, что ветхий домишко с завалившейся крышей, на углу Крестовской и Александровского проспекта. Неподалеку у нас реальное училище, так реалисты в домишко курить бегают. Скорее всего — скоро спалят. Если Милютин прикажет его снести и поставит двухэтажный дом — будет красивее.

— И во сколько все это обойдется? — поинтересовался я. — Не меньше, чем в тысячу?

— Ежели дом деревянный ставить, в тысячу — бревна-то у меня свои, а на каменном этаже — так в две, а то и в три. На дрова, да на жизнь девкам еще деньги понадобятся, а там, глядишь, сами себя обеспечивать начнут. Пока железную дорогу не запустили, лишние деньги в городской казне есть. А вот потом их точно не будет. Первое время постоялицы пусть бесплатно живут — с полгода, а может и с год, потом за жилье станут деньги платить. Копеек пятьдесят в месяц, может и рубль. Прибыли городу не будет, нужно, чтобы, через пару лет Дом трудолюбия без убытков был.

Согласен с Иваном Андреевичем. Нужно помочь человеку встать на ноги, а дальше пусть он сам шагает, без нянек. И женщины, оставшиеся с ребенком на руках, на первых порах помощь получат — и моральную, и материальную, а вот дальше пусть сами на себя рассчитывают. Иждивенчество — штука опасная, да и нет у города в расходах такой графы, а рассчитывать на благотворителей не стоит.

— Сколько девушек собираетесь заселить? — спросил я.

— Десять, может двенадцать.

— Вы хотите, чтобы у каждой женщины с ребенком свой угол был?

— Хотел бы, да не получится. Ежели, десять-двенадцать комнат, то сколько печей понадобится? Так что, придется селить по трое, по четверо. Но ежели, комнаты будут большие, так мамки смогут для себя сами уголки выделить — ширмы какие-нибудь поставят, занавесочки. Так, чтобы и отдельно, но, чтобы тепло проходило.

— Иван Андреевич, а женщины работу себе найдут? — поинтересовался я, вспоминая ту самую портниху, что приходила жаловаться на жену и тещу любовника. — Вроде бы, и портних хватает, и швей. Или, — вдруг догадался я, — вы наперед мыслите? Типа — на вырост?

— А как же иначе? — хмыкнул Иван Андреевич. — Я о будущем-то как раз и