Барон фон дер Зайцев - Андрей Готлибович Шопперт

Они получают землю и крестьян за службу, а если не служишь, то отберут? Или сыну достанется пока он не вырастит и не пойдёт служить? А жена? А если дочери, вот как у мачехи Марии? И чёрт бы с ней с Россией или, наверное, сейчас ещё даже не Московией, а просто Московским княжеством. А здесь какие законы??? Тут вроде майораты. Надел неделим и всё достаётся до последнего кота старшему сыну. А если его нет? Кто может разъяснить? Ну, преподобный отец, возможно, может? Блин! Это отец был католиком, а он православный. Это что нужно ещё и веру теперь менять? Отто Хольте тоже может знать?

И чего делать? Идти к Матильде, там Перун и Семён. Да и ему надо на процедуры. Кровь иногда во рту чувствуется, что-то там не так с носом. Или к падре нужно бежать, может нужно срочно креститься? Или к Хольте пусть законы разъяснит?

Глава 9

Событие двадцать пятое

Пошёл. Из трёх направлений, нарисовавшихся стрелочками в его сине-жёлто-зеленой ушибленной голове, Иоганн выбрал первое. Пошёл к колдунье Матильде. И в первую очередь на принятие этого решения сыграло то, что опять в роте солёный железистый привкус появился. Вот прошёл всего-то километр и аля-уля, опять с носом чего-то не того. Кровь через паклю, плотно набитую в ноздри и, торчащую даже из ноздрей, вытечь на рубаху не может, так она в рот стекает. Здоровьем нужно заниматься, а то тут, в эти былинные времена, такая медицина, что попаданчество может резко закончиться, начнётся там, в носу, гангрена, Антонов огонь, и сливай воду, гаси свет, до мозга пара сантиметров и вообще один дюйм.

— Езжайте в замок, там Отто разберётся. А я к бабке Матильде пойду, проверю Перуна и Семёна.

Буркнул Иоганн конюху и Лешему и зашагал вдоль обоза. Шёл и зубами скрежетал. Едрит-Мадрид, как говорится, из тридцати пяти возчиков уцелело двенадцать. А ведь это всё жители баронства. Ну, почти все, среди нанятых были возчики и с баронства соседа, тестя — барона Отто фон Лаутенберга (Otto von Lauterberg). Ну, один чёрт, почти на два десятка крестьян у него меньше стало. А ведь семьи у них. А из воев вообще двое остались, да и то, со слов Лешего, не сильно понятно выживут ли. Оба без сознания, ну, да без чувств. Про сознание канты ещё с гегелями ещё не написали. Кто теперь защищать баронство будет, и кто будет работать и налоги платить? За счёт кого барствовать?

Возчики снимали шапки, кланялись. Но уныло так всё. Тоже понимали, что и баронство, и их, как жителей этого баронства, ждут не простые времена. Чёрная полоска на шкуре зебры подкралась.

У входа в дом колдуньи Матильды, как всегда, была очередь. При этом народ не стоял, конечно, как в СССР, один в затылок друг за другом, они сидели на чурбаках. Иван Фёдорович себе в мозгах уже подверженных возможно загниванию, нагноению, что нужно бы плотнику… а! главплотнику Игнациусу команду дать, сделать лавки со спинками, чтобы людям удобнее было, а ещё бы хоть из парусины навес, ведь осень с дождями приближается. Да и зимою тут в Прибалтике не снег, скорее всего, с неба валит мягкими белыми пушистыми хлопьями, а совсем даже мелкий противный моросящий дождь. Как там у классика? Вот ветер дунул, плюнул и вот она идёт дождливая Зима. Как-то похоже. К Матильде же идут на приём люди больные. «Я человек болезненный, ревматический. Мне доктора велели ноги в тепле держать», как Игорь Ильинский говорил. Ну, хоть не ноги, так голову без дождя. А ещё, чего это она одна приём ведёт, а где медсестра, а где ученица, а нянечка где? Кто будет кровь с кушетки смывать?

Дверь была не заперта. Иоганн без труда проник в сени, где на лавке широкой и обнаружил десятника отцова — Семёна. Почему его десятником поставил боярин, Иоганн не знал. Сказать, что ратники у боярина богатырями были, так нет. Разные были, но все уступали габаритами Гришке, да и самому боярину, но Семён был чуть не самый низкий. Где-то метр шестьдесят. Всего на голову выше двенадцатилетнего Иоганна. И в плечах далеко не гном. Обычный жилистый и крепкий мужчина. Сейчас в одних нижних штанах смотрелся совсем уж не богатырём. Рука замотана, вторая замотана, третья… ай, голова замотана и пузо замотано. Видно, что перевязали недавно льняные бинты свеженькие — белые. А от самого десятника за версту дёгтем несёт. Мазь Вишневского бабка Матильда намазала на раны? А чем дёготь пахнет? Что там бензол, фенол, толуол? Звучит даже как яды.

Семён был в сознание, в чувствах. Он смотрел на потолок и почти не отреагировал на появление боярича. Иоганн тронул его за плечо.

— Как ты, Семён?

Десятник из созерцательного состояния вышел и попытался сесть на лавке, но Иван Фёдорович его ладонью за плечо придержал и назад уложил.

— Лежи. Пить там можешь хочешь или ещё чего?

— Не уберёг… На мне же караулы были. Так кто же знал? Далече от Литвы. Как только пробрались⁈ Не уберёг… — раненый закашлялся и сразу из двери в дом показалась круглое лицо Матильды.

— Иоганн. Ты чего тут? Ах, да. Позже приходи. Видишь, что творится.

— Будут жить? — отступил на шаг от лавки барончик.

— Бог даст. Я помогу. А ты не мешай. Иди отсюда. После обеда приходи.

Пришлось идти к святому отцу. Естественно, что имость Иоганну обойти не удалось. Попадья эта стояла у крыльца, как Пизанская башня, и кормила гусей и уток. Почему как Пизанская, да в руке у неё было ведро с рыбьей мелочью. Приличное такое ведро и оно её перевешивало. Имость черпала из ведра мальков рыбьих и кидала птице и те ругаясь на гусином и утином друг с другом кидались на добычу.

— Дома преподобный Мартин? — перекрестился на крест, хоть и не был католиком, Иван Фёдорович.

— Преподобный? — перекричала птиц матушка Иоганна.

— Преподобный.

— Так дома он. Проходи, — имость шагнула в сторону, утки ломанулись за ней, а вот гуси, как на добычу, посмотрели на пацана, и ринулись в атаку. Иоганн одному врезал оперкотом, второму выписал хук слева, третьего отбросил Лоу-киком, повредив гусю колено… Нет, он просто отбежал на десяток метров. Гуси были большие, злобные и грязные. Во! Грязные! Ещё испачкают. А так чего гусей бояться? Он человек —