Февраль - Коля Николаев

длинной улицы и правда расположилось одноэтажное здание с остатками некогда больших цветных букв, до сего времени удержались только первые " П, Р, О, Д, М". Внизу у двери лист на гвоздике " Донорам по талонам".

Внутри была внушительная очередь. Юрий простоял очень долго в едва движущейся молчаливой толпе. Люди оживали, лишь когда подходили к прилавку и придирчиво оценивали: нет ли недовеса. Сегодня отпускали в основном хлеб и крупу. Когда подошла его очеред у небольшого, покрашенного темной зеленой краской окошечка у прилавка, то Юрий заметил, как сам он невольно пришел в какое-то волнение, нетерпеливое ожидание. С ним что-то случилось небывалое - руки пронзила мелкая дрожь, глаза начали очень внимательно следить за тем, как немолодая сосредоточенная продавец с родинкой у самого носа, сначала на глаз определяла, прикидывала, потом отрезала от булки нужное количество. Юрию, как донору, полагалось " двести граммов белого хлеба, по тридцать граммов сахара и крупы" - озвучила продавец, взяв у него талон. Она положила на весы маленький кусок хлеба, сверху два кусочка сахара. Сахар был не белоснежный, как он привык в своем, другом мире, а сероватый и влажный.

Затем, убрав всё это на прилавок, продавец расстелила на весах кусок пергаментной бумаги, повидавшей уже прилично, но еще крепкой и, что самое главное, без прорезей. И мерным совочком взвесила тридцать граммов крупы. Пшено. Ловко захватила края бумаги и протянула Юрию. Он хотел было взять, но продавец резко, правда не уронив ни одной крупинки, отдернула бумагу на себя.

- Куда высыпать крупу? - Очень громогласно с французским раскатистым "р" протрубила продавец.

Юрий засуетился, похлопывая по карманам, оглядываясь, как бы в поисках поддержки у окружающих.

- Товарищ, мне долго вас ждать? - Продолжала она вопрошать.

Юрий ничего другого не придумал, как, соединив ковшиком обе ладони, подставил ей:

- Высыпайте!

Продавец вопросительно на него посмотрела из-под лобья, но он утвердительно закивал:

- Да, да, сюда!

Она ссыпала пшено в ладони, и в этот самый миг чья-то проворная рука, высунувшись к прилавку, схватила хлеб и сахар.

-Эй, - только и успел крикнуть Юрий. Чудом не расцепив ладони, он обернулся, но ни своего хлеба с сахаром, никого бы то либо подозрительного он не увидел. Все стояли понуро, как и прежде. Он нервно обвел толпу взглядом, пытаясь вычислить того, кто мог стащить его продукты.

- Эй, - еще раз крикнул он в толпу, - кто взял, кто хлеб взял?

- Товарищ, - загромыхала продавец, вроде даже и не заметив, или не придав значение тому, что только что произошло, - не загораживайте очередь.

- Вот именно, иди -ко, - буркнул дед, стоявший за ним и уже державший на готове маленькую кастрюльку для крупы.

- Да как же, это же воровство, - продолжал возмущаться Юрий, но продавец уже отмеряла другому человеку паек, люди в очереди по-прежнему стояли в думах каждый о своем.

Юрий отошёл от прилавка с пригоршней крупы, устроился между входной дверью и окном. Захватил губами круглые кое - где с черными опалинами зерна, абсолютно безвкусные и с немного затхловатым запахом. Стал жевать. Мимо прошел дед, бережно держа укутанную в детскую курточку кастрюльку, женщина, прижимая к груди сумку. Женщина была высокая, но такая худая, сутулая, и, проходя мимо Юрия, невольно сгорбилась еще сильнее. А он всё стоял и жевал крупу, идти и торопиться ему было некуда.

За спиной послышалось негромкое покашливание, так делают, когда хотят начать разговор или привлечь внимание. Юрий обернулся. Интеллигентного вида старичок в черном пальто, чуть склонив голову вниз, представился:

- Макар Александрович.

И продолжал, как будто когда-то у них был начат разговор:

- Нынче всё изменилось, так вот жизнь идет, не серчайте уж на неё.

Юрий перестал жевать крупу:

- Так это она что ли?

Макар Александрович предупреждающе положил ему руку на плечо, вроде как останавливая от необдуманных действий:

- Каждый поступок, даже каждая мысль наша произрастёт в будущем; все имеет свои корни и плоды, молодой человек.

Но Юрий не стал вникать в смысл слов случайного встречного, махом ссыпав оставшуюся крупу в рот, выскочил на улицу за женщиной. Конечно, её уже нигде не было.

- А вы надеялись, она вас ждет? - Так приторно-противно, как показалось, усмехнулся сзади тот же голос.

Юрий покосился на старика с некоторым раздражением. Но он, упорно не замечая недовольств, чуть подхватив его за локоть, подтолкнул к скамейке. Причудно-витиеватая, выполненная, наверное, искусным мастером, она, каким-то чудом уцелевшая здесь после стольких бомбежек, стояла на обочине растерзанной улице одиноко и с вызывающим призывом, что во всем есть доля надежды.

-- Вы, молодой человек, слышали ли когда-нибудь о Лампинии? - Спросил он, усаживаясь и стряхивая налипший снег с полы своего хорошего драпового пальто, несколько странно выглядевшего здесь посреди разрушений и голода. Юрий не удосужился ответить, но подчиняясь жесту старика, присел рядом.

- Я вам расскажу, молодой человек, - продолжал Макар Александрович, а Юрий отметил про себя, что голос у собеседника все таки неприятный, режуще-противный, - расскажу...

В небе из-за скопища серых тяжелых облаков неожиданно брызнуло солнце, такое редкое для этих мест и времени, пробежало ослепляющими тоненькими дорожками по грязному изрытому снегу, трамвайному пути с выбоиной рельс, по одеждам и лицам редких прохожих, заставив идущих остановиться и, сощурившись, взглянуть вверх. Юрий позже прищурился и проследил за дорожками, как они, играя, пробежали, спрятались и выпрыгнули с новой