Василий Головачёв - СПАСАТЕЛИ ВЕЕРА

Он по-кошачьи извернулся в воздухе, одновременно защищая грудь мечом, и это его спасло: сгусток огня в форме когтистой медвежьей лапы врезался в лезвие меча, срикошетил и пропахал плечо лезвием жуткого холода. В голове Толи взорвалась ледяная глыба, и на какое-то мгновение он потерял способность видеть и чувствовать, упав за одно из кресел возле лестницы, а когда очнулся, увидел заключительный акт драмы.

«Рабочий», стрелявший в него огнем, засовывал в портфель типа «дипломат» или «атташе-кейс» черного цвета копья и предметы, похожие на черные кастеты. Затем коснулся «дипломата» головой и упал навзничь рядом. «Дипломат» свернулся в шар, прочертил черную линию в воздухе и исчез через окно. «Рабочие» лежали не шевелясь: двое без сознания, третий был мертв. Вселение закончилось. На стене, требующей побелки, остался след от копий — два пыльных кольца и дыры в форме черных клякс.

Не чувствуя плеча, Такэда дотащился до стены, потрогал ее кончиком меча — твердая. Огляделся. Вздохнув, поплелся дальше по коридору, заглянул в читальный зал. Два тела на полу у полок — юноша и девушка, и третье — старушки библиотекарши за столом — уронила голову на книги. Живы, дышат. Слава Богу! Но где же танцор?

Такэда вернулся в коридор и внимательно оглядел свежую кирпичную стену, в которой осталось заделать лишь три верхних ряда. Поискал глазами что-нибудь тяжелое, нашел молоток и стал методично разрушать стену, вытаскивая кирпичи: раствор еще не схватился и кирпичи выпадали легко. Никиту он нашел лежащим в нише, образованной пустой пожарной камерой, между старой и новой стенами. Сухов был жив, но в себя не приходил, парализованный, видимо, холодным разрядом копий или «кастетов» десанта СС. Позвонив в «Скорую» и в милицию, Толя потащил тело друга вниз, чтобы успеть до приезда тревожных служб.

Сухов пришел в себя уже дома, на кровати. Долго глядел на инженера, не узнавая, потом отвернулся к стене, как бы давая понять, что обвиняет в случившемся именно приятеля. Толя, понимая его чувства, не торопился оправдываться. Приготовив тонизирующее снадобье — чай, отвар шиповника и женьшеневый настой, — заставил танцора выпить. Потом сел рядом и начал читать книгу.

Никита не выдержал первым. Жаловаться, однако, не стал, пересилил себя. Сказал с горечью:

— Взяли меня, как цыпленка! «Эй, интеллектуал, — говорят, — пособи-ка подвинуть лестницу». Ну, я и помог… «Свита Сатаны»? Или ЧК?

— Обычные люди, соотечественники.

— То есть какие еще соотечественники?!

— Боевики в них вселились, в их мозг. Это называется психовселением.

Никита немного подумал.

— Я решил, такие трюки возможны только в литературе. А почему же тогда в меня никто не вселился? Насколько проще убрать меня таким образом: влез в мозги, приказал броситься вниз с высотного дома, и дело с концом.

— Психоматрица не всесильна, подать приказ телу выполнить акт самоубийства она не может, организм сопротивляется на уровне инстинктов, на уровне подсознания. А вот убить другого — пожалуйста.

Никита опять немного подумал.

— Скоты! Зачем я только ввязался в это дело! Или еще не поздно выйти из игры?

Такэда молчал.

— Ясно, — вздохнул Никита, — значит, поздно. Но ведь я ничего еще не сделал, почему они решили меня убрать?

— Скорее всего это профилактическая проверка работы «печати зла». Но могут быть верными и другие варианты. Скажем, у них здесь есть свои наблюдатели. Или же «печать зла» обладает обратной реакцией, сигнализируя хозяевам о тщетности заклятия. Факт, что они послали малый патруль «бархатного вмешательства».

— А что, есть и большой?

— Бывает малый, специальный и достаточный патрули. В малом — трое боевиков, в специальном — пятеро, ну а достаточный — это прайд СС, уйти от него, наверное, невозможно. Как и от десанта ЧК. Хорошо, что в нашем случае малый патруль был вселенным. — Такэда помедлил. — Тебе надо исчезнуть, Кит.

— Как это — исчезнуть? — повернул к нему голову Сухов. — Куда исчезнуть?

— Совсем. Из города. Из страны. Надо инсценировать твою смерть. Похороны.

— Ты с ума сошел! А мама? Ты о ней подумал? Ксения тоже… У меня же куча родственников, друзей…

— Маму мы на некоторое время отправим куда-нибудь, скажем, к родственникам, пока ты будешь овладевать собой. А с Ксюшей… тоже что-нибудь придумаем. Или у тебя есть другие идеи?

Никита отвернулся, несколько минут молчал.

— А я куда денусь? Буду жить под псевдонимом?

— Вместе со мной. Мне тоже придется «погибнуть». У японцев есть такой обычай — дзюнси: вассал следует в могилу вслед за своим господином, сюзереном.

Никита сел на кровати, бледный до синевы, грустно улыбнулся.

— Ну и судьбу ты мне накаркал… вассал.

— Старый ворон не каркнет даром. Ну что? Решено?

— Мне надо попрощаться с… Ксенией. — Имя девушки Сухов выговорил с трудом. — Понимаешь? Или нельзя?

В прихожей раздался звонок. Никита подскочил, с испугом глянул на друга, который рассматривал перстень, подмигивающий зеленым зрачком.

— Иди прощайся, — вздохнул Толя. — Видимо, вы с ней одного поля ягоды. Это Ксения.

Никита вихрем промчался по комнате, открыл дверь и встретил улыбку художницы, одетой по-дорожному. У ног ее стояла огромная сумка.

— Вот и я, — сказала она певуче. — Не выдержала. Толя будет ругаться…

Больше она ничего не успела сказать, потому что Никита закрыл ее рот поцелуем.

ВЕРШИНА 2. НОВИЧОК—УЧЕНИК  

 Глава 1

Похоронная процессия была не очень большой и шла недолго: от подъезда дома, в котором жил погибший, до автобуса-катафалка с черной траурной лентой насчитывалось всего полсотни шагов. Хоронили двоих: молодого парня, бывшего акробата и танцора, и его друга, бывшего инженера-электронщика. Одному едва исполнилось двадцать шесть лет, второму тридцать два. Правда, увидеть, какими они были, не представлялось возможным: хоронили их останки, завернутые в белое полотно. Оба погибли в автокатастрофе — их машина врезалась на повороте в дерево и загорелась, так что опознать их по лицам было невозможно, разве что по личным вещам, да мать более молодого узнала сына по родинкам на плече, схожим с цифрой семь.

На кладбище, пока произносили прощальные речи представители делегаций театра, в котором выступал танцор, спортивного комитета и Института электроники, где работал инженер, к одному из рабочих похоронной команды подошел пожилой лысоватый мужчина с брюшком; он бродил среди могил, когда привезли погибших.

— Кого хоронят?

Рабочий, молодой, загорелый, в черной рубашке, разматывающий длинное полотенце, оглянулся.

— Говорят, какого-то мастера спорта по акробатике и его друга-японца.

— Молодые?

— Да кто их знает, отец. Говорят, молодые, разбились на машине и сгорели.

— А как их опознали?

Рабочий пожал плечами.

— Что за интерес, отец? Опознали, иначе не хоронили бы. Да и кто мог ехать в машине спортсмена, кроме него самого?

— Ну, угнал кто-то…

— А ты часом не из милиции, папаша? Так их спецы уже провели расследование. — Парень отошел к гробам, возле которых стояли родственники погибших, человек двадцать.

Пожилой мужчина проводил его взглядом, долго смотрел на гробы, на которых заколачивались крышки, и тихонько отошел к деревьям у прохода. К нему подошел еще один мужчина, совсем старик, они поговорили о чем-то, а затем вдруг начали оглядываться в недоумении, будто не понимая, как и зачем сюда попали. Они приходили в себя долго, в течение всей церемонии, и по их лицам было видно, насколько они удивлены и напуганы. Правда, за ними никто не наблюдал.

Похороны закончились. Гробы закопали, на холмиках установили обелиски с крестами, обнесли оградой. Близкие родственники погибших сели в микроавтобус и уехали, за ними потянулись автобусы с похоронной делегацией. Кладбище в этом неуютном уголке города, с готовыми ямами для очередных умерших, опустело. А затем к свежим могилам подошел человек в странном зелено-сером, с разводами, комбинезоне, огромный, широкий, с бледным лицом и бездонно-черными глазами. Постоял в задумчивости у могил, пристально глядя на обелиски с фотографиями похороненных, и тяжело, но бесшумно канул в заросли за оградой. На свежей земле у ограды остался отпечаток его ботинка: рифленая подошва и в центре давленный трезубец.

Через час после окончания похорон в квартиру к матери более молодого из погибших, Никиты Сухова, позвонил тот же человек в пятнистом комбинезоне, с черным чемоданчиком в руках. Ему открыл один из родственников Сухова, его дядя по материнской линии Федор Тихонович Симагин.

— Извините, здесь проживает гражданка Сухова Мария Ильинична?