Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

дешевых в производстве. Если все получится великолепно, он презентует его императору.

С Финансистом все вышло еще проще. Я просто забрал один из его «безнадежных» рубинов и за ночь переогранил его: убрал мутное пятно за счет потери веса, но многократно увеличил игру света и, соответственно, цену. Он повертел камень в руках, перевел взгляд на меня, потом снова на камень.

— У меня есть еще, — сказал он.

— Только рад, — ответил я, получая доступ к его сокровищам на условиях реализации.

Главный же визит я нанес главному поставщику драгоценных камней ко двору — Александру Боттому. Встретил он меня как родного, помнит прошлую встречу.

— Чем могу служить юному дарованию? — спросил он с елейной усмешкой.

На стол перед ним легли несколько мелких, дефектных камней.

— Александр Иосифович, — сказал я, — вы продаете совершенство. А я пришел предложить вам скупить мусор.

Он удивленно вскинул брови.

— Я хочу скупить у вас весь неликвид. Камни со сколами, с трещинами, с плохим цветом. Все, что годами лежит мертвым грузом. Заплачу половину цены.

Его глазки сузились, пытаясь разглядеть подвох.

— И что же ты, голубчик, будешь делать с этим хламом?

— То, что вы потом захотите купить у меня втридорога, — ответил я. — Но это уже моя тайна.

Он смотрел на меня несколько долгих секунд, а потом громко, раскатисто рассмеялся.

— А ты, пострел, не так прост! Люблю таких! Рисковый! — он хлопнул ладонью по столу. — Была не была! Забирай! Все равно пыль собирают.

Уходил я от него с несколькими туго набитыми мешочками, получив материал для своей главной идеи: доказать, что гений мастера важнее изначального совершенства природы.

Вернувшись, я разделил задачи. Степану достался военный заказ генерала и оправы для камней Финансиста. Илье, чьи руки чувствовали душу камня, я отдал «мусор» от Боттома и свои эскизы.

— Вот, — сказал я, показывая ему эскиз броши в виде виноградной грозди. — Каждая ягодка — желтоватый алмаз. Но вместе, в тени изумрудных листьев, их цвет будет казаться теплым, медовым. Мы не скроем недостаток, превратим его в эффект.

Я перестал стоять у них над душой. Моя роль изменилась: я стал мозгом, они — руками. Я генерировал концепции, они — воплощали их в металле и камне. На моих глазах мастерская превращалась из кустарного цеха в мануфактуру, где каждый знал свою роль в сложном, идеально отлаженном механизме. Ковка империи началась. Сам же я буду брать только эксклюзивные заказы. А их у меня предостаточно. Начиная от маски императрицы, заканчивая гильошинной машиной императора.

Три недели. Двадцать один день, пролетевший как один бесконечный вдох, как один удар молота. Воздух сгустился от запахов: острая известковая пыль щекотала ноздри, к ней примешивался терпкий дух свежей древесины и горьковатый аромат горячего льняного масла для дубовых панелей. Под железной волей Варвары Павловны люди двигались с молчаливой точностью солдат, возводящих редут перед боем.

И вот, в одно морозное, хрустальное утро, когда Невский еще спал под тонким одеялом инея, леса убрали. Петербургу открылся фасад, не похожий ни на один другой. Глубокий, почти черный полированный гранит, в котором, как в темной воде, отражались бегущие облака. Огромные окна — каждое единый лист кристально чистого стекла в тончайшей бронзовой раме. И над входом, на вороненой стали, изящной французской вязью выведено одно слово: «La Salamandre».

Никаких гербов, виньеток и обещаний «лучших бриллиантов». Только это имя, уже ставшее в городе легендой и сплетней.

Но настоящий шок ждал внутри. Войдя в готовый зал, я сам на мгновение замер. Идея, жившая в моей голове, обрела плоть — и оказалась совершеннее самых смелых моих мечтаний. Пространство дышало прохладой и тишиной. Матовые плиты пола из серого камня съедали звук шагов, заставляя говорить шепотом. Стены, обшитые темным, почти черным мореным дубом, будто впитывали свет. Все здесь — от высоты потолков до строгости линий — подчинялось одной цели: заставить посетителя забыть о суете улицы и сосредоточиться на главном.

А главным был бренд. В самом центре зала, на постаменте из цельного куска черного мрамора, под массивным стеклянным колпаком, в воздухе парила стальная маска саламандры. За этой иллюзией стояла неделя бессонных ночей и сложная система из тончайших клавесинных струн, скрытых зеркал и линз, фокусировавших свет от спрятанных свечей. Медленно, почти незаметно вращаясь в потоках теплого воздуха, маска отбрасывала на стены живые, рваные тени, словно языки невидимого пламени. Сердце дома, его талисман и страж.

Вдоль стен располагались витрины, но они были пусты. Вместо бархатных лотков с готовыми изделиями я создал «Галерею Замысла». В каждой витрине, на грубом, неотбеленном льне, покоился один-единственный необработанный камень от Боттома — мутный изумруд, желтоватый алмаз, сапфир с внутренним изъяном. Рядом с этим «гадким утенком» лежал детальный, проработанный до мелочей эскиз будущего «лебедя» — колье, броши, перстня. И подпись: «Колье „Дыхание Леса“. Изумруд уральский, 18 карат. Чернение. Срок воплощения — 4 недели. Цена — 2000 рублей».

Я продавал чудо преображения, приглашая клиента стать его свидетелем и соучастником. Я выставлял на показ то, что мои конкуренты тщательно скрывали: несовершенство. И объявлял его своей силой.

У противоположной стены разместилась «Галерея Мастерства». По моей просьбе Илья и Степан несколько недель трудились над созданием точных копий популярных в свете, но безвкусных украшений. Теперь в витринах соседствовали два почти идентичных предмета. Слева, под табличкой «Шаблон», — копия. Справа, под табличкой «Воплощение», — тот же дизайн, но исполненный нами. Тот же камень, но с идеальной огранкой. Та же форма, но с безупречной полировкой, облегченной оправой и более детализированной. Разница была колоссальной. Один предмет был мертвой, хотя и дорогой вещью. Другой — дышал, играл светом, жил. Это было наглядное пособие, доказывающее, что имя мастера уже говорит само за себя.

В глубине зала открывалась широкая, витая лестница из дуба, ведущая на второй этаж. Там, за огромной стеклянной стеной, располагалась святая святых — мастерская. Я намеренно сделал ее видимой. Любой гость мог подняться по лестнице и с галереи второго этажа, как из театральной ложи, наблюдать за таинством рождения шедевра: видеть сосредоточенные лица мастеров, блеск инструментов, огонь в горне. Моей целью было показать высочайшее ремесло, граничащее с искусством.

Когда последние штрихи были нанесены, я собрал свою команду. Варвара Павловна, Ефимыч с его солдатами, Илья, Степан и Прошка. Они стояли посреди зала, озираясь с благоговейным молчанием. Они видели, как все это росло, но только сейчас осознали, что именно