Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

— … Это дорога. Дорога, которая начинается не с полосы, а с чертёжной доски в классе теории. С мозолистых рук механиков, проверяющих каждый болт. С дежурств у рации. — Я поднял руку, показывая на синеву между облаками. — Сегодня я стою здесь благодаря тем, кто верил, что восемнадцатилетний парень без опыта полётов сможет дотянуться до этой высоты.

В задних рядах кто-то крикнул: «Правильно, Серёга!». Строй рассмеялся, нарушив уставную выдержку.

— В Качинском училище я буду помнить, — я сделал шаг назад, возвращаясь в строй, — что за моими плечами не просто аэроклуб. За моими плечами — вы.

Павел Алексеевич первым начал хлопать. Аплодисменты подхватили даже старшие инструкторы у крыльца. Потом майор резко опустил руку — и плац снова стал точным прямоугольником из шинелей и блестящих пуговиц.

— Вольно! — скомандовал Крутов. — До построения в шестнадцать тридцать у вас свободное время.

Строй рассыпался на кучки курсантов. Ко мне уже бежал Володя с расстёгнутой шинелью, размахивая газетой «Советский спорт»:

— Серёга, да ты в историю вошёл! Смотри, тут про тебя…

Я взглянул на заголовок: «Курсант-герой — будущее советской авиации». На снимке изображён я, отдающий честь у Як-18.

Когда Володя сунул мне газету, в памяти всплыл тот самый кабинет в аэроклубе, где позавчера сидели они: двое «проверенных» журналистов с блокнотами «Союзпечати» и фотоаппаратом «Зенит».

Больше всего мне запомнилась Лидия Александровна — корреспондентка «Комсомольской правды». Брюнетка с васильковыми глазами, в строгом костюме цвета морской волны. Её голубой шарф, повязанный пионерским галстуком, резко контрастировал с седыми прядями у висков.

— Товарищ Громов, — начала она, раскрывая блокнот с золотым тиснением «СССР», — ваш поступок стал примером для миллионов советских юношей. Что вы чувствовали в решающий момент?

Я мысленно перебрал шаблонные фразы из стенгазет. «Чувство долга» звучало слишком сухо, «любовь к Родине» — пафосно.

— В тот момент я думал только об одном, — сказал я, глядя на трещину в штукатурке над её головой, — как спасти людей. Лётчик должен сохранять хладнокровие, этому нас учит…

— Аэроклуб имени Чкалова! — подхватила журналистка, записывая каллиграфическим почерком. — Верно ли, что ваши первые шаги в небо начались именно здесь?

«Если бы они знали, откуда я на самом деле…» — промелькнула мысль, но я кивнул:

— Да. Здесь меня научили не просто управлять самолётом, а чувствовать его. Как говорил Валерий Павлович — наш инструктор: «Если быть — то быть первым».

Иван Дмитриевич — второй журналист — щёлкнул затвором, поймав мой профиль в свете зимнего окна.

— Расскажите о ваших наставниках, — попросил он. — Кто вдохновил вас на этот путь?

Образ Крутова встал перед глазами: майор, ругающийся из-за перерасхода бензина, но ночью дописывающий характеристику для моего досрочного зачисления.

— Майор Крутов Павел Алексеевич, — ответил я твёрдо. — Он учил нас, что за каждым успехом стоит труд всего коллектива — от механиков до метеорологов.

Лидия Александровна одобрительно поджала губы, отмечая цитату.

— А ваши личные мечты? — спросила она, смягчив голос. — Кем вы видите себя через десять лет?

«Менеджером высшего звена», — так и просился этот ответ, но я с улыбкой произнёс совершенно другое:

— Хочу служить там, где буду нужнее всего. Как и все выпускники Качинского училища, мечтаю быть на страже воздушных рубежей нашей Родины.

— Прекрасно! — Воскликнула журналистка, чуть ли не хлопнув в ладоши, и перевернула страницу. — Скажите, как вы относитесь к славе? Не боитесь ли, что она изменит вашу жизнь?

Вспомнились слова капитана Ершова: «Легендам либо подражают, либо их уничтожают».

— Слава принадлежит не мне, — сказал я, поймав её взгляд. — Она — достояние аэроклуба, товарищей, которые со мной учились. Слава… — я поправил воротник гимнастёрки, — это ответственность.

Иван Дмитриевич щёлкнул ещё раз, ловя мой жест.

— Последний вопрос, — Лидия Александровна закрыла блокнот. — Что бы вы пожелали ребятам, которые сейчас держат в руках модельки самолётов и мечтают о небе?

Картинка из прошлого: я, двенадцатилетний, клеющий Як-3 из папье-маше в кружке при ДК, воспоминания Сергея, в чьё тело я попал…

— Не бояться начинать с малого, — ответил я, и это была единственная фраза без редактуры. — Даже самый долгий полёт начинается с первого шага на взлётную полосу.

…Когда журналисты ушли, я тогда остался сидеть в кабинете. На столе лежала газета с интервью Гагарина: «Главная сила — вера в товарищей». Я провёл пальцем по строчкам, понимая, что завтра мои слова станут такими же гладкими, отполированными до блеска.

…Володя тыкал пальцем в газету: «Смотри, тут даже про Катю намёк! „Преданный друг героя разделяет его устремления“!».

Я хотел ответить, но тут меня позвали:

— Серёжа, — Катя вышла из ангара, зябко потирая руки. В её взгляде читалось то, о чём не напишет ни одна газета.

«Вот оно, настоящее интервью», — подумал я, шагая ей навстречу.

— Пройдёмся? — спросил я, подходя к Кате вплотную. Она кивнула, не глядя на меня и мы пошли подальше от любопытных глаз.

Снег хрустел под сапогами, как сахарная крошка, когда мы отошли к дальнему ангару, где ржавел в бездействии старый По-2. Катя шла, засунув руки в карманы, подняв воротник так, что виднелись только глаза — зелёные, как малахитовые льдинки, всплывающие из глубины зимней реки.

Мы миновали вереницу самолётов, на снегу их тени напоминали спящих птиц. Тишину резал только скрип снега под нашими ногами.

— Когда? — спросила Катя внезапно, остановившись у крыла учебного истребителя.

Этот вопрос был ожидаем, поэтому я не стал уточнять, о чём она спрашивает.

— Скоро. После Нового года.

Катя наклонила голову, разглядывая мыс сапога. Снежинка зацепилась за её ресницу и я видел, как она дрожит, но не тает.

— Серёжа… — она хотела что-то сказать, но не стала. Вместо этого тихонько выдохнула и закусила нижнюю губу.

Я шагнул вперёд и протянул руку к её подбородку. Приподнял осторожно двумя пальцами.

— Посмотри на меня, — сказал я, когда Катя попыталась отвернуться.

Она вздохнула, и пар от дыхания смешался в воздухе. Потом вдруг вцепилась в ремень моей шинели, прижалась лбом к груди.

— Ты же знала, — прошептал я, обнимая её и чувствуя, как дрожит её спина под ватной подкладкой.

— Знала. Но не думала… — голос Кати звучал глухо, — что будет так скоро.

Мы стояли, пока снег усилился. Катя отстранилась