Мальчик из будущего: Мальчик из будущего. Отрок. Новик - Владимир Геннадьевич Поселягин

– волк убегает быстрей.

В тишине автомат затрещал… «Мальчик, стой!» – кто-то дико кричал.

Стали падать один за другим волки серые.

Волки быстро бежать не могли, человека спасали они

И старались, толкая его, озверелые.

У волков ведь не как у людей, в одиночку спасаться не смей,

И мальчонку они одного не оставили.

Умирали от огненных ран, а заря опалила курган,

Алой кровью омыла песок, чуть разбавила.

(А. Маршал)

Когда я, замерев, положил правую руку на струны, в вагоне звенела оглушительная тишина. Я так ушел в песню, что не следил за окружающими, лишь перестук вагонных колес слышался в отдалении. Сом сидел у окна, склонив к стене голову, и по его щекам текли слезы. Он молчал, но другие молчать не стали, как волной пошли вскрики, голоса и просьбы исполнить еще что-нибудь. Меня хлопали по плечам, теребили за макушку, я смущенно улыбался, а спазм после песни никак не проходил. Всегда так.

– Еще что-нибудь? – спросил я, когда шум потихоньку стал стихать. – А что хотите?

– Еще про волков что есть? – спросил Сом, причем его голос звучал так, что слышно было хорошо, хотя вроде и негромко спросил.

– Есть. «Охота на волков» называется. Одна из моих любимых. Песню написал не я, ее написал Владимир Высоцкий.

Снова сделал привычный перебор, тут же наступила тишина, все устроились так, чтобы видеть меня и слышать. Офицеры рядом тоже сидели и внимательно смотрели, приготовившись слушать.

Рвусь из сил, и из всех сухожилий, но сегодня опять, как вчера,

Обложили меня, обложили, гонят весело на номера.

Из-за ели хлопочут двустволки, там охотники прячутся в тень.

На снегу кувыркаются волки, превратившись в живую мишень.

Идет охота на волков, идет охота.

На серых хищников – матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря, но не дрогнет рука!

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка!

Волк не может нарушить традиций, видно, в детстве слепые щенки,

Мы, волчата, сосали волчицу и всосали: «Нельзя за флажки»!

Идет охота на волков, идет охота.

На серых хищников – матерых и щенков.

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

(В. Высоцкий)

Когда я замолчал, то более спокойно осмотрелся. Народ уже более-менее освоился, так что стал требовать еще песни, тут же слышались заказы. Кому веселых подавай, алкогольная душа требовала праздника, кому лирических, кому матерных. Последний сразу заткнулся, видимо, сообразив, что попросил у пионера спьяну.

Все, кто находился в вагоне-ресторане, за малым исключением, ехали на юга. Вот я и решил поднять им настроение, подарить немного праздника. Сом вон сидел и смотрел в окно все то время, что я пел, и даже когда закончил.

На недельку, до второго,

Я уеду в Комарово

Поглядеть отвыкшим глазом

На балтийскую волну.

И на море буду разом

Кораблем и водолазом

Сам себя найду в пучине,

Если часом затону.

На недельку, до второго,

Я уеду в Комарово.

Сам себя найду в пучине,

Если часом затону.

(М. Танич)

Песня была воспринята на ура, меня упросили исполнить ее на бис и даже пытались помогать спеть пьяными голосами. Исполнив еще пару, «Не волнуйся, тетя» и «Гранитный камешек в груди», я сказал, что баста, хватит. Переубедить меня не смогли, но перед уходом Сом снова попросил меня сесть к нему за столик, поговорить, мол, надо. Мне не жалко было задержаться.

– Растравил ты мне душу, Макс. Про волков – это ведь как про нас, представил себя на их месте, аж сердце защемило, как с первой песней. Песни Высоцкого я знаю, но эту не слышал, не довелось. Проси что хочешь, все сделаю.

– Да мне ничего и не надо. Все есть.

– Насчет того, что ты знаешь, какое будет твое будущее, ты прав, это твое. Не бросай, я хочу, чтобы эти песни с пластинок и по радио звучали. Ты талант, запомни это. Скажи, из какого детдома? Парни время от времени будут забегать к тебе, проверять, все ли в порядке. Гостинцы подбрасывать, смотреть, чтобы не забижали. Знаю я, какие там порядки.

– Меня сложно обидеть, – скупо улыбнулся я. – Первый разряд по боксу, и против старших парней выйти могу. Да что могу, выходил уже пару недель назад. Один в нокауте, другому лицо заново сшивают.

– Сурово.

– Не люблю, когда мои вещи без спросу берут, особенно гитару.

– Да. За такую вещь и прирезать можно, не то что рожи набить. Молодец… Сам в Адлер?

– Угу, дикарем хочу на берегу пожить. Комнату снимать накладно, не в плане денег, а вопросов. Еще сдадут и обратно отправят, а я до конца лета на море планирую пробыть.

– Хорошие планы. Держи адрес, мы, если что, тут будем отдыхать. Кстати, ты не сказал, из какого детдома.

– Энский детдом, – все же сказал я, изучая каракули, что были написаны на вырванном из блокнота листе бумаги.

– Это на Моховой?

– Рядом, на соседней улице. Там еще театр через три здания.

– Ага, знаю, где это.

– Кстати, – уже собираясь встать, вспомнил я о мучащем меня вопросе. – А почему Сом?

– В молодости усы у меня были роскошные, от них пошло. У самого-то погоняло есть?

– Было.

– И какое?

– Рыжий, какое оно у меня еще может быть?

– Ах, ну да. Бывай, Рыжий, может, свидимся еще. Хотя почему может, буду в Москве, обязательно загляну.

– Я буду в детдоме или в музыкальной школе. Она там же, рядом. Если нет, то я занимаюсь своими делами.

– Найдем, не волнуйся.

Попрощавшись со всеми, кто находился в вагоне-ресторане, я покинул его. Уф, тяжело это – устраивать такие концерты, все плечи поздравлениями отбили, лучше бы больше в ладони хлопали, сами себе руки отбивали. Вернувшись в купе, я повесил гитару на ремень, привел себя в порядок и, прихватив зубную щетку, зубную пасту в тюбике – редкая вещь, а также полотенце, зашел в туалет, он у нас был общим с соседним купе. Хм, хорошо меня в