Японская война. 1904 - Антон Дмитриевич Емельянов

возьми в руки — все как будто знакомо… А потом я заметил прихваченные еще из Харбина пулеметы, вспомнил, как местные стрелковые команды пристраивали их прямо по фронту словно пушки, и сразу родилась идея, как можно доработать их применение.

Мы ведь в чем больше всего будем уступать японцам? В маневре — и пулемет на тачанке сможет добавить мобильности и опасности моему полку. Собственно, с этими мыслями и отправились на тот берег. А там корейцы как раз засаду устроили — получилось прям сразу все наживую проверить. Капитан Клыков по моей команде начал отводить солдат, ну, а я подвинул поручика Славского на телеге и аккуратно встретил наших южных соседей. Те оценили.

И Врангель, который случился рядом, тоже. Прискакал на помощь, запыхался даже, а потом начал бросать жадные взгляды на пулемет, видимо, прикидывая, как бы его к себе в отряд урвать. Вот такой он у нас барон — порой щедрый, а порой жадный до ужаса.

— Господи полковник, а почему вы не в мундире? — тут с вопросом вылез один из первых помощников Врангеля, Семен. Кстати, фамилия у этого Семена весьма характерная оказалась. Я, как узнал, чуть не рассмеялся от абсурдности ситуации.

— А чего интересуетесь, вахмистр Буденный[1]? — ответил я вопросом на вопрос.

— Так, мы думали, вы среди рядовых, на помощь скакали, — бесхитростно выложил все Семен. И ведь на самом деле скакали, хотя могли и попасть под прямой вражеский огонь.

— Я оценил, — кивнул я. — Но, как вы меня заметили, так и враги будут замечать. Так что я планирую не выделяться. А мундир пока носит рядовой Степанов. На случай начальства. А то, пока враг не нагрянул, устав всегда побеждает здравый смысл.

Врангель хохотнул, ему нравилось мое чувство юмора. А дальше мы договорились: я пошел докладываться Засуличу, а казаки тем временем попробуют разговорить наших языков. Те уже успели поймать на себе пару хищных взглядов и явно долго отмалчиваться не собирались. Даже начали уже что-то болтать, вот только…

— А у нас кто-то корейский знает?

— Нет, конечно, — жизнерадостно ответил Буденный.

— Это и не нужно, — добавил Врангель, который уже успел побывать на передке. — Говорят тут все по-разному, но иероглифы-то у них одни. Так что пригласим капитана Шульгина, он немного по-китайски понимает, вот и будем переписываться.

— Серьезно? Буквы одни, а звуки разные? — не поверил я.

— Не буквы, иероглифы, — поправил меня Врангель. — И как вы, господин полковник, думаете, с корейцами общаются японцы? Так тоже с помощью записок!

На этом мы и расстались. Я вернулся к себе, переоделся в парадное и отправился к ставке Засулича. По пути неожиданно задумался: а не родственник ли он той самой Вере Засулич, которая в 1878 году стреляла в петербургского губернатора Трепова? Ее потом еще суд присяжных оправдал, словно в пику вечным сплетням об азиатской тирании. Кстати, если да, то у нас тут получается интересное противостояние. С нашей стороны Засулич с такой вот родней, а с другой стороны Ивао Ояма — военный министр, главнокомандующий всей японской армией и заодно брат поднявшего Сацумское восстание Сайго Такамори.

— Опять что-то просить будете? — генерал Засулич встретил меня без особого энтузиазма.

— Разрешения ударить вглубь полуострова.

— Этим уже занимаются казаки Мищенко, что вы там будете делать с пехотой? — генерал вздохнул. — Или это вас Врангель надоумил? А то ведь он даже среди своих выделялся, слишком деятельный, но не думает о последствиях.

— А какие могут быть последствия? Кореи как самостоятельной страны больше нет, европейские страны признали это, когда не стали поддерживать «Варяг» в Чемульпо, так что с этой стороны осуждения бояться нечего. Ну, а с Японией мы воюем: чем им хуже, тем нам лучше. Мы тут захватили несколько их сторонников, у них есть информация о складах, где самураи собирают припасы для будущей кампании в Маньчжурии. Сожжем их — они, конечно, не передумают, но нам полегче будет.

С добытыми сведениями я решил немного приукрасить заранее. Но ради дела же!

— Звучит на удивление здраво, — Засулич поднялся из-за стола. — Вот только, как и Врангель, думали ли вы о последствиях, Вячеслав Григорьевич?

— Старался, но, видимо, не все учел. Расскажете? — я не стал спорить.

— Расскажу, иначе вы же не отстанете, — в очередной раз вздохнул генерал, а потом коротко обрисовал мне задумку нашего высшего командования на эту войну.

И она была, эта задумка! Иногда в будущем, когда я читал об этом времени, казалось, что мы просто проигрывали сражения из-за хаоса, глупости и отсутствия хоть какого-то плана — но все было. И даже выглядело разумно. Так, назначенный главнокомандующим маньчжурской армии Куропаткин прямо рассчитывал повторить стратегию Кутузова. Мы отступаем, мы огрызаемся, мы ждем, пока враг не выдохнется, а к нам по Транссибу не прибудет достаточно подкреплений, чтобы обеспечить численное и техническое превосходство. И уже только потом, собрав все свои силы в кулак, даем бой.

Красота же? Людей бережем! Да, теряем при этом землю, но… Когда японцы будут разгромлены, все вернется: и дома, и порты, и железные дороги. Что разрушат — построим заново, благо умеем. А вот возвращать мертвых с того света еще никто не научился.

— Звучит логично, — это было все, что я смог сказать.

Вроде бы и хочется добавить, что все это не сработает. Вот только я не знаю, почему и что окажется не учтено в этом плане.

— Вы все еще хотите отправиться в свой набег? — генерал смотрел на меня немного насмешливо.

И тут я кое-что понял.

— А ведь вы тоже хотите, чтобы я сходил на ту сторону, — понял я. — Несмотря на весь этот план, все равно хотите! Я прав?

— Правы ли вы? — Засулич отошел к окну. — Конечно, правы! Кто хочет сидеть в страхе перед какими-то дикарями? И я, и наместник Алексеев хотели бы как можно скорее с ними расправиться. Вот только у нас нет никакой точной информации с той стороны. Вернее, она есть, но уж слишком невероятная.

— Сколько? — я сразу понял, о чем речь.

— Восемьдесят тысяч. Разведка считает, что против нас собирается кулак почти в восемьдесят тысяч при двух сотнях орудий, и тогда наша миссия здесь становится самоубийственной.[2]

Я точно знал, что японцев будет меньше, но кто поверит