Красный вервольф 4 - Саша Фишер

Смуглая кожа, резкие черты лица, больше всего он вообще похож на цыгана. Кроме того, этот акцент… Сдвоенная эсэсовская молния в петлицах, крест. Никакой это не фриц, вот что. Эсэсовец с восточноевропейским акцентом, фуражка явно не по размеру, сползает с буйных кудрей.

— Так я же говорю, никого со мной не было! — уверенно шпарил вполголоса Яшка. — Я в Толокушкино ходил, домой вот возвращаюсь, время не рассчитал, заплутал. Ну и выпил, не без этого… Герр офицер, да я свой!

— Заткнись! — рыкнул лже-эсэсовец. — Деньги есть? Карманы выворачивай!

— Конечно, герр офицер, сию секунду, герр офицер… — Яшка сунул руки в карманы.

— Стоять! — лже-фриц дернул стволом. — Медленно!

«Не будет он стрелять», — подумал я. Не совсем дурак, понимает, что если пальнет, то привлечет внимание нетрезвой компашки настоящих фрицев, засевших в крайнем доме. Уж выстрел-то их точно заставит и протрезветь чутка. Наверняка помчатся выяснять, кто это тут буянит, вопреки грозному распоряжению соблюдать комендантский час.

— Часы тоже снимай! — тихо скомандовал поддельный немец. Кажется, он немецкого вообще не знает, просто заучил несколько фраз. Гоп-стопщик, твою мать.

— Да это же дешевые часы, ничего не стоят, они мне от отца достались… — начал слезно отмазываться Яшка. Но поддельный фриц явно ни слова не понял, поэтому просто дернул еще разок пистолетом.

Ладно, хватит, на это шоу я уже насмотрелся. Пора заканчивать.

Я прыгнул. Рука румына-эсэсовца хрустнула, пистолет улетел куда-то в темноту и звякнул обо что-то. Шуметь мне тоже было не с руки, так что я вырубил его немудреным образом — двинул кулаком в затылок. Перед тем, как свалиться мешком к моим ногам, он успел пробормотать что-то неразборчивое.

— Ф-ух… Дядя Саша… — прошептал Яшка, опуская руки. — А я уж думал, ты не услышал, прикидывал, как буду сам выкручиваться. У меня же пистоль-то в сапоге, а этот фриц не знал.

— Никакой это не фриц, — я склонился над телом. Проверил пульс. Живой, не насмерть его приложил. — Только каску нашел…

— Какую еще каску? — оторопел Яшка.

— Эх, классики не знаете, — хохотнул я, быстро обшаривая карманы гопстопщика-неудачника. — Румын это какой-то. Или болгарин. Форму нашел, пару фраз выучил, и выпендривался.

— Да? — Яшка рассеянно забрал у меня мятый комок купюр и машинально принялся их расправлять и складывать аккуратной стопочкой. — А я-то от испуга думал, что настоящий. То-то он старался не шуметь. И лицо какое-то…

— Помолчи, Яшка, — шикнул я.

— Ой, прости, дядя Саша, ты же знаешь, что когда я волнуюсь, то болтать начинаю просто без умолку и ничего с собой поделать не… — Яшка закрыл рот ладонью и промычал. — Молчу!

Так, и что тебе удалось налутать, мародер залетный? Хм, недурно… Несколько золотых цепочек, массивный крест с камушками, судя по блеску и вычурности — скорее цыганская подделка, чем драгоценность. Часы на цепочке, немецкие. Еще одни часы, женские, изящные такие, со вставками эмали. Десяток обручальных колец и горсть золотых зубов. Могилы что ли он грабил, фриц фальшивый?

Зубы захотелось сразу же выбросить, но я выдал себе воображаемого леща. Это золото, дядя Саша. А золото — это деньги. Которые нашему партизанскому отряду в любом виде пригодятся.

— Дядя Саша! — снова торопливо зашептал Яшка, забыв свое обещание молчать. — А я ведь, кажись, слышал что-то… В гараже рассказывали, что есть какая-то банда, переодетая в немецкую форму. Селян грабит под видом обоза. Стращает по-всякому. За ними абвер охотится, только тихо. Чтобы репутацию настоящих эсэсовцев не подпортить.

— Хм, банда, говоришь? — я перевернул сумку и потряс ее, проверяя, нет ли там еще чего. — Тогда есть у меня одна идейка…

Логичнее всего этого типа было бы убить, конечно. Нет человека — нет проблемы, как говорится. Но не хотелось. Вроде бы, мародер, отморозок, пробы ставить негде, а вот поди ж ты… Не фриц. И против них, получается, тоже работает.

Но не отпускать же его теперь, с дружеским похлопыванием по плечу? Тем более, что то, что он делает, это тоже, прямо скажем, такое себе. Грабит-то он моих соотечественников…

— Яшка, помоги-ка его на бок повернуть, — сказал я, разматывая найденную у него в сумке веревку.

— Чего удумал-то, дядя Саша? — спросил Яшка. — Кончить его, и делов…

— Кровожадный ты стал, Яков батькович, — усмехнулся я. — А может я подарочек хочу оставить. И бантик завязать сверху…

Я стянул лже-фрицу за спиной кисти, притянул к ним лодыжки и набросил петлю на шею, чтобы дергаться охоты не было.

— Может, рот ему заткнуть? — с сомнением проговорил Яшка. — Он же очнется, будет на помощь звать.

— На то и расчет, — ухмыльнулся я. — У него будет отличный шанс использовать свой немецкий разговорник.

— А если сдохнет раньше? — Яшка почесал в затылке, разглядывая мое кривоватое, но крепкое «шибари».

— Туда ему и дорога, — я сплюнул. — И давай отсюда убираться. Нутром чую, ничего путнего мы тут не услышим. Потопали сразу в монастырь.

— Так я ведь с самого начала это самое и думал, дядя Саша! — с готовностью отозвался Яшка. — У пьяных фрицев много чего можно подслушать, но когда ты сам средни них. А сейчас-то мы к ним никак не можем сунуться, только под окном постоять…

— Да заткнись ты уже, — фыркнул я. — Сейчас тебя вот так же свяжу и сложу под кустиком, чтобы смирно меня дождался и глупостей не наделал.

— Ты же это несерьезно, дядя Саша? — жалобно пробормотал Яшка.

— Не уверен, — отозвался я. — Твою болтовню, даже тихую, по ночи отлично слышно. Мою, впрочем, тоже. А среди фрицев наверняка полно умеющих стрелять на звук. Так что давай, Яков батькович, справляйся со своей болтливостью. Или и впрямь, давай доберемся до какого-нибудь приметного места, ты останешься, а я дальше пойду.

— Я все понял, дядя Саша, — голос Яшки дрогнул. — Клянусь быть немым, как полено.

Я фыркнул, но про буратино ничего говорить не стал. Технически он ведь тоже был поленом…

В монастырь — это я очень оптимистично заявил… За эти несколько дней здесь все здорово изменилось. И самым неприятным изменением был глухой пятиметровый забор, опутанный по верху колючей проволокой. Деревья и кусты вокруг наголо вырублены, сплошное ровное простреливаемое с вышек пространство. И никакой возможности взобраться на какую-нибудь доминирующую высоту и заглянуть внутрь. Потому что окруженный новым забором монастырь и был здесь самой главной доминирующей высотой.

— Это что же они там такое затеяли… — едва слышно прошептал Яшка и поскреб затылок. — Не подобраться никак… Может, со стороны реки?

— Бесполезняк, — я покачал головой. — Языка надо брать, вот что.

— Выманить кого-то, а потом поймать и допросить? — азартно предложил Яшка. Я многозначительно зыркнул в его сторону и он быстро зажал себе рот ладошкой. В голове вспыхивали разные дикие идеи. Найти и перерубить электрический кабель, и в наступившей темноте забраться внутрь. Прикинуться одним из военнопленных, и проникнуть на территорию с очередной сменой. Устроить какую-нибудь шумную заварушку со стороны ворот, а залезть внутрь со стороны реки, пока все заняты.

Нет, не годится так. Да и смысл? Допустим, я даже сейчас проберусь на территорию. И что тогда? Увижу стройку, рабочих, надсмотрщиков, и все они будут заняты своим делом. Сфотографировать это дело я не смогу, техники нет. Да и зачем?

Другое тут нужно. Выяснить, кто главный, разведать подробности и цели проекта. А чтобы это сделать, совсем даже необязательно сейчас искать самоубийственные способы перебраться через высоченный забор с колючкой наверху.

Штандартенфюрер Штернхоффер. Точно. Этого типа обсуждали в ночном подслушанном разговоре. В этом самом месте. Я ещё тогда подумал, что надо бы запомнить имя. И вот, пригодилось.

Я тронул Яшку за плечо и кивнул в сторону. Мол, все, миссия окончена, шагаем отсюда. Главное, выяснил — стройка идёт ударными темпами. И выяснять подробности нужно не здесь.

— В Псков нам с тобой надо, вот что, — сказал я, когда мы отошли на более или менее безопасное расстояние.

— Прямо сейчас? — удивился Яшка. — Как же мы проберемся, подземный ход ведь завален…

— Разберемся, — сквозь зубы процедил я. — Возвращаемся к машине.

Сначала мы шли молча, Яшка, чувствуется, начал уставать, сопел, тяжело дышал, пару раз шепотом выругался. Кажется, даже на немецком.

— Слушай, дядя Саша, — заговорил он, когда мы остановились на передышку. — Идея у меня есть.

— Ну? — спросил я, повернувшись к нему. Он стоял, привалившись к дереву, в темноте было видно только силуэт. И глаза