Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

class="p1">Я задумался, прикидывая сроки. Если сейчас конец августа, и она только узнала о беременности… Значит, сейчас примерно второй месяц. Следовательно, роды придутся на конец апреля-май следующего года.

В это время уже тепло будет, но куда-то везти на поздних сроках — не самая лучшая затея, а вот приехать раньше — распутица будет. Нужно будет обдумать этот момент, чтобы всё сделать по уму.

Машка смотрела на меня выжидающе.

— Думаю когда первенец родится, — сказал я. — Весной, получается, когда уже тепло будет, цветы зацветут.

Она просияла:

— Ой, хорошо-то как! Весной рожать — самое то. И тепло уже, и зелень свежая, и молоко у коров жирное после первой травы.

Я улыбнулся её практичности. Конечно, она думает о том, что будет легче выхаживать новорождённого в тёплое время года, когда не нужно кутаться от холода, когда можно проветривать избу и выносить ребёнка на свежий воздух.

— А где рожать будем? — продолжала Машка. — Здесь, в деревне?

Этот вопрос был сложнее. Я всё ещё не мог решить, как лучше поступить. С одной стороны, в деревне всё привычно и знакомо, здесь у Машки есть поддержка других женщин. С другой — в городе больше возможностей получить медицинскую помощь, если что-то пойдёт не так.

— Бабка Марфа у Петькиной жены роды хорошо приняла, — сказал я вслух, размышляя, но с учётом всего я к этому относился скептически.

Конечно, у неё был опыт, но вот знаний о гигиене, о возможных осложнениях явно не хватало.

— Она опытная, — согласилась Машка. — И заговоры знает, и руки у неё лёгкие. Все бабы хвалят.

Я вздохнул. Как объяснить ей, что заговоры мало помогут, если начнётся кровотечение или если ребёнок пойдёт не так? Как рассказать о бактериях, о стерильности инструментов, о важности медицинского наблюдения?

— Марфа, конечно, знает своё дело, — осторожно начал я. — Но всё же хочется, чтобы всё прошло наилучшим образом. Может, в город поедем перед родами? Там всё-таки надежнее.

Машка задумалась, покусывая губу.

— А дорога? — спросила она с беспокойством. — Весной-то распутица, дороги развезёт…

Она была права. Весенняя распутица — настоящее стихийное бедствие. Дороги превращаются в грязевые реки, через которые не проехать ни на телеге, ни на санях. И это могло стать серьёзной проблемой.

— Если поедем, то раньше надо, — согласился я. — В конце зимы, пока дороги ещё крепкие.

Машка посмотрела на меня с сомнением:

— А как же хозяйство? На кого всё оставим?

Этот вопрос я ещё не обдумывал. Действительно, хозяйство у нас немалое да и дела на лесопилке тоже требуют внимания, особенно после зимы.

— Справимся, — уверенно сказал я, хотя сам ещё не знал, как именно. — Петька поможет с лесопилкой, Анфиса по хозяйству. Не навсегда же уедем — вернёмся, как окрепнете с малышом.

Машка кивнула, принимая мои слова. Доверие в её глазах тронуло меня до глубины души. Она верила, что я всё устрою наилучшим образом, что позабочусь о ней и о нашем ребёнке. И я поклялся себе, что оправдаю это доверие, чего бы мне это ни стоило.

Мы сидели у огня, обнявшись, и молчали, каждый думая о своём, но в то же время — об одном и том же: о маленькой жизни, которая теперь связывала нас крепче любых уз. О жизни, которая изменит всё, перевернёт наш мир, наполнит его новым смыслом.

За окном мелькнула падающая звезда, прочертив яркий след на тёмном небе. Говорят, если увидишь такую звезду, нужно загадать желание. Но в тот момент я понял, что все мои желания уже сбылись — они были здесь, в этой тихой избе, освещённой отблесками огня из печи, в этой женщине, прижимавшейся ко мне, в нашем будущем ребёнке, который уже рос под её сердцем.

И, может быть, именно для этого судьба и забросила меня сюда, в далёкий девятнадцатый век — чтобы я нашёл настоящее счастье, которое не смог бы обрести в своём времени?

Я поцеловал Машку в макушку и прошептал:

— Спасибо тебе. За всё спасибо.

Она подняла голову, посмотрела мне в глаза и улыбнулась такой светлой, такой чистой улыбкой, что сердце сжалось от нежности.

— И тебе спасибо, Егорушка, — прошептала она. — За то, что ты есть.

В печи догорали угли, бросая последние отблески света на стены. За окном уже стояла глубокая ночь. Но в моей душе разгорался новый, яркий огонь — огонь отцовства, который, я знал, будет греть и освещать мой путь до конца дней.

Глава 2

На следующий день, поздно к вечеру, приехали Фома с Захаром. Я как раз вернулся с лесопилки, когда услышал стук копыт и скрип колёс. Выйдя на дорогу, увидел знакомую телегу, запряжённую Ночкой.

Они прибыли без обоза, сами. Как только телега остановилась во дворе, я подошёл поприветствовать их.

— Доброго вечера, Егор Андреевич! — громко поздоровался Захар. — Прибыли, как и обещали.

Фома, спустился следом за Захаром с телеги, отряхивая дорожную пыль с кафтана.

— А где обоз? — спросил я, вглядываясь в сторону леса, куда уходила дорога.

— У тех были какие-то накладки, — ответил Захар, махнув рукой в сторону города. — Игорь Савельевич просил передать, что приедут где-то через пол седьмицы, как порешает свои дела.

Я кивнул, понимая, что задержки в делах — обычное дело. Но тут заметил, что приехали они не одни. С ними прибыло ещё двое мужиков примерно возраста Захара — крепкие, жилистые, с обветренными лицами людей, привыкших к походной жизни. Оба были одеты просто, но добротно, с той особой аккуратностью, которая выдаёт бывших военных.

Заметив мой взгляд, незнакомцы степенно поклонились, сняв шапки.

— Здравия желаем, барин, — произнёс один из них, чуть выступив вперёд. Голос у него был низкий, с хрипотцой, как у человека, привыкшего отдавать команды.

— Семён Ильич Краснов, бывший стрелецкий десятник, — представился он.

— Григорий Матвеевич Соколов, также из стрельцов, — добавил второй.

Захар, приосанившись, объяснил:

— Это мои служивые друзья, Егор Андреевич, с которыми я служил у князя и тоже вышли в отставку. Ещё крепкие и бодры, не сомневайтесь.

Он положил руку на плечо Семёна, с явной гордостью глядя на своих товарищей.

— Когда я им сказал, что служу у боярина Воронцова, и вкратце описал, как тут обстоят дела, они изъявили желание тоже пойти к вам на