Гагарин - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

Харитонов помрачнел, молчал минуты две, потом выругался.

— Если бы ты сказал на Земле… Едрёна вошь, я же догадывался! Лететь с тобой — что курить на пороховом складе. Будешь искать повод для геройства — угробишь и себя, и меня, и станцию. Если что-то от неё осталось.

— Изволишь сойти? Немного поздновато. Пошёл обратный отсчёт у ионного движка.

Стыковочный узел корабля позволял перейти на другой космический аппарат, не выбираясь в открытый космос. Но в буксире нет обитаемого объёма. Зато предусмотрены разъёмы трубопроводов, в «курчатов» хлынул жидкий криптон, рабочее тело для ионного двигателя. Когда дозаправка закончится, «вагончик тронется, перрон останется». У ионной силовой установки высокий удельный импульс, то есть для создания тяги требуется гораздо меньше расхода рабочего тела, чем сгорающего топлива в паре керосин-кислород. Трое суток придётся ощущать отрицательное тяготение, словно приборная панель находится внизу под людьми, и пилоты не лежат на креслах, а висят на привязных ремнях мордой вниз. Но так как ускорение малое, а советский офицер обязан стойко переносить все тяготы воинской службы, товарищ Козлов, Главный конструктор корабля, для упрощения сооружения не предусмотрел разворот кабины, объяснив данную неприятность космонавтам всего одним словом: «потерпите».

Сцепка с буксиром представляла собой трубу более сорока метров длиной, с противоположных концов торчали сопла — ионного двигателя «курчатова» и колокол обычного керосин-кислородного у «сапсана». Поскольку в момент выхода на орбиту, когда перегрузки были весьма ощутимы, пилоты их встретили лёжа, то лицом и пристыковались. К станции, висящей над Индийским океаном, они поплывут, по выражению Харитонова, «вперёд попенгагеном».

Отрицательную нагрузку от восьмушки до половины «же» оба опробовали и на центрифуге, и на Ту-134, предназначенном для имитации невесомости. В реальности… ну, ничего страшного. Только если что-то уронить, уже не достать. Если отстегнуться, то неумолимо, хоть и не сильно, потянет на приборную панель. А там куча тумблеров, которыми щёлкать абы как, мягко говоря, не рекомендуется. Лучше бы товарищ Козлов распорядился их перенести на боковую стенку спускаемой ступени.

Их корабль «Сапсан-14», по изначальному проекту — четырёхместный, состоял из обитаемого спускаемого аппарата, попросту — кабины, она выполнена в форме очень выпуклой линзы, и приборно-агрегатной ступени с топливными баками, главным двигателем, ТДУ мягкой посадки, четырьмя блоками двигателей коррекции, баками и аппаратурой. Там же имеется орбитальный отсек, по полезному объёму он как спускаемый аппарат, предназначен для манипуляций в космосе, если программа не предусматривает причаливания к станции, он же выполняет роль шлюза при выходе в открытый космос. Кабина приземляется отдельно от приборно-агрегатной ступени, она довольно просторная, не сравнить с гробиками «Восток» и «Восход», рассчитана минимум на десять полётов. Сейчас, как и орбитальный отсек, была под завязку набита оборудованием для ремонта аварийной станции. После тестов оборудования и составления списка необходимого железа для ремонта к ним в течение пары недель поднимется грузовик «Красная Пресня» с заказанным дополнительным.

Печально, если станция потеряла воздух. Вряд ли вся, у неё четыре обитаемых отсека, присоединённых крестом к переходному центральному отсеку, они, в теории, герметично отделены друг от друга. Если в отсеке давление ноль, а объём воздуха в каждом более ста кубометров, для восстановления атмосферного давления нужно сто пятьдесят кило сжиженного на каждый. Плюс с «Сапсаном» ехала куча всяких блоков аппаратуры первой необходимости, чтоб восстановить связь и управляемость с Земли.

— Смотри в иллюминатор, — посоветовал Харитонов, закончив доклад о начале движения под ионной тягой. — Особенно через визир фотоаппарата. Выкрути увеличение на восьмёрку. Здорово смотрятся грозы сбоку, когда грозовая туча резко обрывается. Видишь весь облачный слой, словно в разрезе. А молнии — как искры в вате. Поднимемся на стационарную, чудо закончится, Земля станет маленькая и плоская. Можем вступать в лигу плоскоземельщиков и клясться, что видели слонов и черепаху с той стороны.

— Так обед по расписанию, командир, насмотрюсь потом. С Байконура не ели. Стоп! Ни слова про печень трески.

На фоне расходов по обеспечению пуска космическая еда — даже не пылинка в общем бюджете, а, скорее, молекула, даже если бы трескали конфеты в обёртках из сусального золота. Но в Институте авиационной и космической медицины настаивали на самом простом рационе. Единственно, после попытки отравления Гагарина и Леонова в полёте на Луну их пища проверялась тщательнее, чем на столе Генерального секретаря. Чем закончилось то расследование, большинство не в курсе. Непосредственных исполнителей посадили, а кто был заказчиком — молчок. Алла Гагарина принесла с работы сплетню, что доказали причастность ЦРУ, но выменяли наше молчание на какие-то уступки с их стороны. Но, скорее всего, это всего лишь слухи и догадки, которые бродят по околокосмическим учреждениям. Да и столько лет прошло…

У Аллы Маратовны, мамы Сапфира-2, возраст приблизился к полтиннику, и она осталась одной из самых красивых женщин этого поколения, широко известной в СССР, ей объективно больше тридцати пяти не дать. У Андрея теплело на душе, когда вспоминал её: одевается как молодуха, а не предпенсионная бабища, все сверстницы расплылись, за собой некоторые следят, а кто и сдался, многие даже не красятся, списав себя в бабушки. Мама надевает юбки с разрезом, вышагивает на каблуках не менее десяти сантиметров, папа рядом с ней шею тянет до хруста. Он смирился с тем, что немного ниже, наверно, ещё четверть века тому назад.

Сын вышел в отца — русый, чертами круглого лица похож, всего метр семьдесят, и нет такой задорной улыбки. Правда, с возрастом Юрий Алексеевич начал улыбаться иначе, скорее отечески-покровительственно. На его пополневшем лице бывшего партчиновника уже нет той печати кипучей энергии, что бросалась в глаза на агитплакатах шестидесятых годов: «советский человек — первый в космосе» и «советский человек — первый на Луне». Добавилась всепонимающая грусть. Главный лётчик-космонавт СССР ещё не состарился, но слишком уж повзрослел.

После его полётов Алла Маратовна получила высшее медицинское образование, быстро защитила кандидатскую с грифом «сов. секретно», материалы — из первых рук, да и кто рискнёт ставить палки в колёса жене «того самого Гагарина». Постоянно летала на Байконур для контроля здоровья космонавтов перед вылетом, всегда осматривала по возвращении, говорила: никто на планете не перещупал как я столько мужиков, побывавших на орбите. Ездила на симпозиумы, устраиваемые NASA, потом говорила, как трудно не проболтаться, что мы — впереди. Успехи отечественной космонавтики освещались столь же скупо, как и в шестидесятые, на уровне лаконичных сообщений ТАСС.

Андрей как-то сказал Павлу: если при их жизни состоится пилотируемая посадка на Марс, тот же спокойный голос с