Царь нигилистов 5 - Наталья Львовна Точильникова

К земным поклонам Саша был психологически не готов.

— А без этого никак? — поинтересовался он.

Савва Васильевич покачал головой.

— Заметят сразу!

— Можем отвести вас обратно, — предложила Мария Федоровна, — мы недалеко уехали.

— Нет, уж! — сказал Саша. — Перед Богом же, не перед человеком.

Ульяна Афанасьевна окинула взглядом новоявленного юного старовера и с сомнением посмотрела на мужа.

Тот вздохнул.

«Интересно, что не так», — подумал Саша.

— Один подручник под колени кладут, другой под руки, потому что нельзя грязными руками молиться, — объяснила старшая тигрица.

— Мы за колонной встанем, — сказал Савва Васильевич. — Народу много, кто там заметит.

— Никогда за колонной не стояли, — заметила Мария Федоровна.

— Не потащат же силком к царским вратам, — успокоил Тимофей Саввич.

В архитектуре храма Покрова Пресвятой Богородицы, что в Рогожском посёлке, не было ровно ничего старорусского. Он больше походил на дворянский особняк, ибо имел два портика (один над другим). Верхний портик опирался на пилястры, а нижний на невысокие круглые колонны в количестве шести штук. Более того, в высоких дверях, увенчанных арками, имелись стеклянные кружева, похожие на витражи, но не цветные, как любят католики, а прозрачные.

Сооружение венчал круглый купол, и над ним маленькая башенка с единственной золотой маковкой и крестом.

Смотрелось это всё очень даже. Никак Гучков с Морозовым миллионы приложили.

Выкрашено архитектурное чудо было в ярко-жёлтый цвет.

— Матвей Казаков строил, — просветила образованная младшая тигрица.

Значит, до Морозовых.

Народу действительно было изрядно: дамы в зелёных сарафанах и платках и джентльмены в черных молельных кафтанах. Уважаемую семью пропускали вперед, а Морозовы, держали Сашу в центре компании, закрывая собой неведомое ему несоответствие старообрядческому идеалу.

Внутри храм был украшен тонкими берёзками у иконостаса и возле колонн. По полу рассыпала свежая трава. Так что запах стоял, как на сенокосе.

К амвону всё же подошли. По золотому иконостасу, поверх икон шёл толстый шнур, завязанный на вратах брутальным узлом с большими сургучными печатями, и над них висел ржавый амбарный замок.

— Это и есть запечатанный алтарь? — тихо спросил Саша.

— Да, — кивнул Савва Васильевич, — батюшка ваш сказал: «Если не переходят в единоверие, то и алтари им не нужны».

Саша вздохнул и промолчал.

Они отошли в сторону, за колонну, и Саша начал украдкой разглядывать храм из-за широких купеческих спин.

Толстые прямоугольные колонны были расписаны в древнерусском стиле, огромные бронзовые люстры свисали с церковного свода, сквозь высокие окна бил утренний свет. Так что свечи в люстрах были потушены, однако горели в подсвечниках перед иконами.

К запаху травы примешивался медовой аромат воска.

— Сразу после постройки он больше был, — заметила Мария Федоровна, — и оказалось, что он больше Успенского собора в Кремле. Тогда Екатерина Вторая приказала восточную алтарную часть сломать, вместо пяти глав сделать одну и понизить шпиль. Вот и получилось так приземисто.

— Всё равно красиво, — возразил Саша.

У запечатанных царских врат появился священник в зеленом одеянии, к аромату свежей травы примешался запах ладана, и дьякон пропел: «Миром Господу помолимся!»

Савва Васильевич поднял указательный палец вверх, как Иоанн Предтеча, мол, сейчас слушайте внимательно, Ваше Высочество.

И дьякон продолжил:

— О Державном Государе нашем императоре Александре Николаевиче, о супруге его Государыне Императрице Марии Александровне, о матери его Государыне Императрице Александре Фёдоровне, господу помолимся!

— Господи помилуй! — подхватили на клиросе.

Саша, которого целый год каждое воскресенье таскали в церковь, и который сотни раз слышал эту молитву, припоминал, что у «никониян» она звучала немного иначе и содержала перед титулами эпитеты «балгочестивейший» или «благочестивейшая». Но не стал придираться по мелочам.

— О Государе Цесаревиче и Великом Князе Николае Александровиче и о всем Царствующем Доме Господу помолимся! — продолжил дьякон.

И Савва Васильевич выразительно посмотрел на Сашу, мол, вот, а вы сомневались! Мы государю императору несмотря ни на что шибко преданные.

Хотя Саше казалось, что единственное желание, которое может быть у местного общества, это насрать Папа́ в корону. И хороша ли подобная покорность? Может лучше в корону насрать?

— Я услышал, — кивнул он.

— Только вы не говорите государю, Ваше Высочество, что у нас священники в ризах, — шёпотом попросил старший Морозов. — Запрещены нам ризы. «Публичное оказательство раскола», — говорят.

— Не скажу, — пообещал Саша.

Приглушенно запел хор. Как-то непривычно, иначе, чем у «никониян».

— А почему так тихо? — вполголоса спросил Саша.

— Запрещено нам петь, — объяснил Савва Васильевич. — «Публичное оказательство».

— Ну, какое же публичное, если в церкви?

Морозов вздохнул и пожал плечами.

— Пусть в полную силу поют, — попросил Саша. — Я не скажу.

Морозов шепнул что-то Ульяне Афанасьевне, а она, видимо, передала другим.

И хор грянул.

Без полифонии, на один голос, и только мужские голоса. Звучало примерно, как «Вставай страна огромная!»

Уж, не вдохновлялся ли автор старообрядческими песнопениями?

Сейчас все сойдут с клироса, облачатся в кольчуги, подпояшутся мечами и пойдут на смертный бой.

— У вас женщины в храме не поют? — спросил Саша.

— Не поют, — кивнул Морозов. — Ибо сказал апостол Павел: «Женщина в церкви да молчит!»

Саша подозревал, что в семьях у них несколько иная ситуация.

— Это знаменное пение, — пояснил Савва Васильевич, — по крюкам поют.

— По крюкам?

— Не по нотам, — объяснила Мария Федоровна, которой вообще-то положено было молчать, — у нас своя нотная грамота.

Но Морозов-старший только важно кивнул.

Саша почувствовал на себе чей-то взгляд. Буквально в пяти метрах стоял купец Козьма Терентьевич Солдатенков. Сашина физиономия была не столь раскручена, как у Папа́ и Никсы, и он надеялся остаться неузнанным, но похоже тщетно. Солдатенков сдержанно поклонился. Саша приложил палец к губам. Купец кивнул.

Толпа начала истово креститься и кланяться в пояс. Саша успевал за ними слабо, да и пальцы привычно норовили сложиться в троеперстие.

Наконец, присутствующие кинули перед собой подручники, пали на колени и склонились в земном поклоне. Сплошной ряд спин и частей тела с менее благородным названием живо напомнил Курбан-Байрам в Москве на проспекте Мира.

Ульяна Афанасьевна, конечно, предупредительно положила подручники и перед ним, но Саша не смог себя заставить и вжался в стену. Присутствующие кажется были погружены в молитву и не особенно замечали окружающее.

Она-то заметила, естественно, и, поднявшись на ноги, посмотрела с упреком.

Где-то за