Оболочки - Андрей Никонов

на двоих, но нет, к счастью, это был один из его начальников.

— Дмитрий Сергеич, — строго сказал он, — ты не спишь?

— Идите в жопу, господин Самойлов, у меня выходной, — вежливо ответил Дмитрий Сергеич, и нажал на красный кружок.

Телефон зазвонил снова. После того, как Герман Натанович четвёртый раз сыграл на смартфоне Богемскую рапсодию, парень понял, что просто так господин Самойлов не сдастся.

— Направление не изменилось, — предупредил он сразу.

— Новости знаешь?

— В Гватемале волнения на расовой почве, — доложил Димка. — Индекс доллара падает, опять ФРС печатный станок включила, падла. И в Сочи — наводнение, смыло мост через Енисей.

— Смешно. Ты здоров?

Это был вопрос с подковыркой. Скажет, что нет, и шеф узнает, что он соврал, а Самойлов обязательно узнает, потому что врач, и не видать больше Димке ни подработки, ни нормального графика на основной работе. Скажет «да», придётся вылезать из кровати и готовить завтрак. Завтрак лучше, чем голодные вечера без интернета, света и газа, поэтому он ответил утвердительно.

— Молодец, а ведь мог бы обмануть начальство. На смену сегодня выходишь, некому больше.

— Целые сутки отдежурил, Натаныч, — парень подавил зевок, — будь человеком, суббота ведь. Шабат.

— Понимаю, — начальник даже сочувствия в голове добавил, гад, — но кроме тебя из наших некому. Фельдшер в машине обязан быть, сам знаешь.

— А Федя?

— На рыбалку Федя умотал, будет только к вечеру, телефон недоступен.

Понятно, значит, Фёдор запил — рыбы в их доме сроду не водилось, даже магазинной.

— Василич? — не сдавался Димка.

Пётр Васильевич был врачом-лаборантом, но работы среднего медперсонала не чурался.

— Заболел Василич, сердце пошаливает, годы преклонные. Или хочешь пожилого человека в гроб вогнать?

— И в мыслях не было.

— Вот и молодец. Виталик за тобой подъедет через час-полтора, отправляйтесь к Нефёдову, знаешь такого?

Был у них в городе такой старичок, скромный и неприметный, бывший ответственный работник, в девяностых и начале двухтысячных шалил сильно в пределах области, но потом успокоился, даже депутатствовал одно время.

— Неужели помер?

— Дочь сегодня утром нашла, повесился.

— Да ну, — удивился Димка, чтобы такой человек, как Нефёдов, с жизнью счёты свёл, должно было что-то уж больно экстраординарное произойти.

— Баранки гну.

— Из-за чего такая спешка? — клиенты Самойлова обычно уже никуда не торопились.

— Дима, родной ты мой человек, не тупи. Участковый уже всё осмотрел и протокол составил, родственники плачут и готовы платить, лишь бы от тела избавиться. Пятёрку получишь, дел на два часа. Тебе позвонил первому, смотри сам, желающих много, и не только на этот раз, а вообще, если ты такой ленивый.

— Уже выхожу, — тут же согласился парень. — Дай тебе Ктулху, Натаныч, здоровья и счастья в личной жизни. И деток побольше.

Герман выругался, и отключился. А Димка отправился собираться.

Герман Натанович Самойлов работал заместителем главного врача муниципальной больницы и одновременно начальником патотделения, проще говоря — морга. Его жена одно время трудилась в мэрии, а потом возглавила городское ритуальное бюро. Судя по тому, что ездила дамочка на роскошном внедорожнике и на простых смертных смотрела очень свысока, дело это, несмотря на утверждённые городом расценки, было очень прибыльное. Остальным доставались сущие крохи, такие, как Нефёдов, попадались редко, народ в городе был небогат, и экономил на всём, в том числе и на покойниках. Совали фельдшеру кто триста, кто пятьсот рублей, но и это были деньги, как говорится, одна старушка — рубль, а десяток — уже червонец.

Пока чайник закипал, Димка набрал Виталика, водителя скорой, тот тоже не горел желанием ехать за усопшим в свой законный выходной, но обещал за парнем заскочить, как только завтрак доест, то есть часа через два, не раньше. На жизнь и смерть водитель смотрел философски.

— Нефёдову торопиться некуда, — сказал Виталик, — а нам тем более. Пусть Герман волну-то не гонит, я уже дочке жмурика позвонил и договорился, у неё всё равно свои дела, сходит на рынок, в парикмахерскую, а к двенадцати подойдёт. Деваться-то ей всё равно некуда, машина у нас одна, а не хочет, вон, пусть из областной вызывает, как раз к понедельнику появятся. Всё, Димас, мне тут жена яичню принесла, отбой.

Фоном послышался шлепок и женский смех, а потом Виталик отрубился. Только Димка уселся за стол, намазывая хлеб плавленым сыром, раздался звонок — теперь уже в дверь, точнее в калитку. Камера передала изображение женщины и мужчины в строгих тёмных костюмах, такие в их краях носили или работники прокуратуры, или выжившие свидетели Иеговы.

— Куприн Дмитрий Сергеевич здесь проживает? — женщина чуть наклонилась к микрофону, её спутник стоял поодаль, держа в руках чёрный чемоданчик.

Дмитрий Сергеевич кивнул, словно они могли его видеть, и нажал на кнопку. Удобная штука, раньше приходилось через весь огород к воротам идти, встречать гостей, а сейчас раз, и готово, входи кто хочешь. Эта парочка хотела, они прошли по дорожке, и через несколько секунд уже переступали порог дома.

— Нотариус Васнецова, — женщина остановилась в прихожей, — а это адвокат Зинченко, из компании «Коган, Лямфельд и партнёры». Вы Куприн?

Пришлось Димке ещё раз кивнуть, и пригласить гостей в комнату. От кофе женщина отказалась, а Зинченко, застенчиво улыбаясь, попросил покрепче и с тремя ложками сахара. И только когда всё это оказалось перед ним, раскрыл чемоданчик, вытащил тонкую папку и картонную коробку.

— Позвольте паспорт, — попросил он, и тщательно сверил данные со своими записями.

На бумагах, которые он достал, и с которыми сверялся, стояли выдавленные печати, с одной из них свисала синяя ленточка с изображением британского флага.

— Всё верно, — Зинченко посмотрел на Васнецову. — Вы, Дмитрий Сергеевич, являетесь наследником Куприна Афанасия Львовича, скончавшегося в Мельбурне пятнадцатого февраля этого года. На вас составлено отдельное завещание, вот, ознакомьтесь.

В руки парню сунули бумагу на английском языке, и перевод на русский. Ничего особенного в этом завещании не было — один Куприн оставлял другому, своему правнуку, живущему в России, сувенирную монету из золота 999-й пробы, с условием отказа от остальной части наследства.

— От чего отказываюсь? — Димка полюбовался на штамп апостиля.

— Дом в районе Паркдейл, две машины и катер, пенсионный счёт, — Зинченко протянул ему фотографию, на ней бодрый старичок позировал с огромной рыбиной. — Если вдруг решите судиться, нужно будет лететь в Австралию, или нанимать здесь поверенных. Основное имущество ваш прадед перевёл в фонд, до него при всём желании не дотянуться, а вот прямое наследство делится между всеми живыми потомками, там почти на три миллиона долларов, конечно, австралийских, ваша доля, если за неё бороться, тысяч пятьдесят.

— Негусто.

— Наследников много, помимо вашего деда, у