Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

перебирая в голове самые безумные варианты: взорвать стену, поджечь крыльцо, лезть через окна первого этажа… Все долго, рискованно и почти наверняка обречено на провал. Ловушка, которую мы сами себе устроили: отбили врага от ворот, чтобы запереть его вместе с самым ценным, что у меня было.

Усадьба была Г-образной, поэтому вход мог простреливаться с бока. Кажется я попал в ситуацию, из которой не выберусь. Еще и людей своих подвел. Впервые я действовал на эмоциях, что давно себе не позволял.

И вдруг в большом венецианском окне сбоку, что-то изменилось. Стрельба прекратилась. В наступившей тишине створки окна медленно, без скрипа, распахнулись.

В проеме появилась фигура. Высокий, худощавый человек в чистой форме шведского генерала, словно он только что прибыл на бал. Лицо спокойное и непроницаемое, как у игрока в шахматы.

Он был не один. Двое его солдат, с безразличной эффективностью мясников, грубо втащили в оконный проем царевича Алексея. Тот был связан, на скуле багровела свежая ссадина, но держался он с яростным упрямством глядя на захватчиков. Голова высоко поднята, во взгляде ни тени страха — просто лютая, бессильная ненависть.

Рядом — Изабелла. Платье разорвано на плече, обнажая тонкую белую кожу, волосы растрепаны, но она, как и Алексей, не сломлена. Она смотрела вниз, прямо на меня. Ее широко раскрытые глаза будто отдавали безмолвный, отчаянный приказ: «Думай!». И тут же, словно невзначай поправляя выбившуюся прядь, она скосила взгляд в сторону восточного флигеля, где располагалась моя лаборатория. Едва заметный взгляд, который мог означать что угодно или ничего.

Сигнал.

В человеке из окна я видел их всех. Тевтонского рыцаря в рогатом шлеме, пришедшего с огнем и мечом на лед Чудского озера. Польского шляхтича, хозяйничавшего в Кремле во времена Смуты. Солдата Наполеона, глядящего на горящую Москву, и офицера вермахта, разглядывающего в бинокль шпили московских высоток. Менялись мундиры, флаги, языки — суть оставалась неизменной. Они всегда приходили сюда с одной целью: ударить в самое сердце, вырвать душу, сломать хребет этой непокорной, раскинувшейся на полмира земле. И сейчас передо мной стоял очередной из них. Идеально выбрит, спокоен.

Вражеский генерал неторопливо, с театральной медлительностью, извлек из-за пояса длинноствольный пистолет. Движение почти ленивое. Сухой, отчетливый щелчок взводимого курка прозвучал громче выстрела, заставив моих преображенцев за спиной инстинктивно вздрогнуть. Он приставил холодное вороненое дуло к виску царевича. Алексей даже не дрогнул, просто плотнее сжал челюсти; на его щеке заходили желваки. Он вперился в меня взглядом, в котором был вызов.

— Не слушай его, Петр Алексеич! — проорал он мне. — Жги их всех! Империя важнее!

Когда Левенгаупт заговорил, его голос прозвучал неожиданно мягко, почти по-светски, что резко контрастировало с его действиями.

— Какая преданность, — произнес он с легкой усмешкой. — Достойный сын своего отца. Впрочем, именно отцовское наследие мы здесь и обсуждаем, не так ли?

Он перевел взгляд на меня.

— Позвольте представиться, барон. Генерал Адам Людвиг Левенгаупт. Хотя, полагаю, мое имя вам уже известно. Как и ваше — мне. Петр Алексеевич Смирнов. Человек, которого нет. Призрак, явившийся из ниоткуда, чтобы поставить на колени целую державу.

Он сделал паузу.

— Вы должны понять, барон, я не разбойник с большой дороги. И это не грабительский набег. Это — акт возмездия. Я пришел сюда не за вашими станками и не за вашим золотом. Я пришел за вашей душой, что вы вдохнули в эту проклятую землю. Она позволила вам, дикарям, возомнить себя ровней цивилизованным нациям.

Его спокойный лекторский тон пугал. Он вскрывал саму суть нашего конфликта, превращая его из военной операции в метафизическую дуэль.

— Вы отняли у нас нашу честь, — продолжил он, и в его голосе впервые прорезались стальные нотки. — Вы сожгли наши корабли своим дьявольским огнем, превратили непобедимую шведскую сталь в бесполезный хлам. Вы заставили нашего короля, льва Севера, бежать, как трусливого зайца. Вы превратили Швецию в посмешище для всей Европы. Я здесь, чтобы вернуть долг. За унижение. За павших товарищей. За саму идею порядка, который вы пытаетесь разрушить.

Какая ирония. Идеологическая война. Он видел во мне еретика, создавшего опасную веру в то, что разум и технология могут изменить мир. И он пришел устроить аутодафе.

— И потому, — он чуть сильнее вдавил ствол пистолета в висок Алексея, заставив того поморщиться, — я не стану вас убивать. Слишком просто. Тем более сейчас в таком незавидном положении. Слишком… по-солдатски. Я заставлю вас смотреть как все, что вы создали, превращается в пепел. Как рушится будущее этой Империи. И только потом, осознав, что проиграли, вы получите право умереть.

Шведский генерал смотрел на меня как равный на равного, словно мы в кабинете, обсуждаем условия сделки. Его губы тронула лишенная веселья усмешка.

— Барон Петр Алексеевич Смирнов, — его спокойный голос, с легким, режущим слух акцентом, донесся до нас без малейшего усилия. — Игра окончена. Вы проиграли.

Левенгаупт оскалился. Сейчас прозвучит выстрел.

Глава 9

Весь мир стянулся в одну точку — в холодный кружок пистолетного ствола у виска Алексея. Конец игры. Безупречно разыгранный мат в три хода. Зажатые за опрокинутыми телегами, мои люди могли лишь бессильно наблюдать. Один приказ атаковать — и пуля оборвет жизнь наследника, а с ней и хрупкое будущее этой страны.

Я проиграл.

Отчаяния не было, просто трезвое осознание, выморозившее изнутри всё лишнее. Осталась звенящая пустота и мозг, который, вопреки всякой логике, лихорадочно искал выход там, где его не было.

И тогда я вышел вперед.

Выйдя из-за укрытия, из спасительной тени опрокинутой повозки, я оказался на открытом, залитом серым светом пространстве. Шаг, другой. Остановился посреди двора, на виду у всех. Безоружный, с опущенными вдоль тела руками и пустыми ладонями. Идеальная мишень. За спиной раздался сдавленный вскрик Орлова, а следом — резкий шепот Дубова, приказывающий своим не двигаться. Вражеские стрелки в окнах на мгновение замерли; их мушкеты качнулись в мою сторону.

Однако выстрела не последовало. Левенгаупт, стоявший в оконном проеме, чуть склонил голову набок, с любопытством разглядывая меня. Моя ставка была на его психологию — на кодекс чести профессионального солдата и аристократическое высокомерие, которое не позволит пристрелить безоружного врага, вышедшего на переговоры. Он не убийца, он — палач, а для казни требуется ритуал. Этот ритуал я ему и предлагал.

— Генерал Левенгаупт, — голос прозвучал без единой дрожащей ноты, хотя адреналин был на