Вместилище - Ярослав Костюк

отбоя.

— Вызывают. Опять — площадь.

Палтыш крякнул:

— В последнее время вокруг одни площади.

— Да какая это площадь?.. Снесли два квартала и бульдозерами заровняли. Знаю я их!

— Долго ехать?

— За полчаса доберемся.

Андрей поскреб правую щеку.

— Всё, — сказал он жестко. — Собираемся… Уберем весь этот бардак… И едем.

Несмотря на его решимость, их выход затянулся. При этом невозможно было сказать, что именно их задержало.

— Ехать! — убежденно говорил пророк. — Наледи и дорога!

Между тем, Глейзер усиленно искал свою шапку — шапка где-то запропастилась, только что была, а вот теперь — нет.

— Ничего, найдем, — утешал его Брудзкайтис.

— Я ее, знаешь, откуда выписывал? Ума не приложу! Кто-нибудь видел мою шапку?

— Слушай, ну ты и франт! Шапка ему понадобилась! Так пойдешь, — возмутился Палтыш. — Мне вот, например, машину вести…

Они потоптались в коридоре, одеваясь, и совершенно неожиданно нашли шапку Глейзера. Оказывается, Андрей ее скинул, когда ходил двери открывать, она укатилась в ванну.

— А что делать с пророком? — вдруг спросил Палтыш.

Все замолчали и замерли.

— Возьмем с собой, — сказал наконец Глейзер. — Не оставлять же его здесь!

— И то верно, — согласился Палтыш. — Ну что, по коням?

Андрей кивнул:

— По коням.

Он прошел на кухню.

— Выходим! — крикнул он оттуда. Тут валялись сигареты. И спички.

Он вернулся в коридор.

Заперли и стали спускаться.

Лишь на улице они услышали сирену, на горизонте пылало зарево, как будто занималась заря. Когда они спускались, несколькими этажами ниже предупредительно хлопнула дверь и заскрежетал замок. Больше там, вроде бы, никого не было, но из угла на втором этаже сердобольный старушечий голос выдохнул:

— Господи, никакого порядка в городе!

Глейзер шагнул в этот угол.

— Идите домой! — сурово сказал он.

Пророк что-то пробормотал. Очевидно, опять библейское, что-то вроде «ослица Валаамская».

Они вышли во двор, на утоптанный снег, Палтыш нырнул в машину и завел мотор. Брудзкайтис задрал голову и посмотрел на звезды сквозь ветви деревьев.

— Не нравятся мне эти звезды, — сказал он.

Глейзер тихо выговорил:

— Воет-то как…

— И давно, наверное, — сказал Андрей. — Прямо надрывается.

Палтыш крикнул:

— В машину!

По крутой дуге они въехали в арку. Выскочили на улицу. И тут прямо из-под колес в сторону метнулась тень.

— Стой! — заорал Андрей. — Раздавишь!

Машина затормозила. В кругах света, прижавшись к облупленной стене подворотни, стоял давешний курьер. Андрей вылез и подбежал к мальчишке.

— Ты почему до сих пор здесь? — набросился он на него. — Почему не в департаменте?

— Там патрули… — заныл мальчишка, утирая нос рукавом. — А у меня пропуск старый…

— Ерунда какая! — рассердился Андрей. — Почему до сих пор не выписал?

— Так я ему говорил… Александр Евгеньич, говорю, а он, говорит, мухой, туда и обратно, чтобы я подумать не успел…

— Изверг у тебя Александр Евгеньич!

Он вернулся к машине.

— Глейзер, дай ключ, — потребовал он. — Пусть малец пересидит у тебя.

— А…

— Я его знаю. Не беспокойся, — соврал Андрей. — Ну?

— Даю-даю.

Андрей позвал мальчишку.

— Значит, так: вот тебе ключ, иди туда, куда пакет носил, сядь там и не высовывайся. Понял?

Мальчишка кивнул.

— Скажешь Римме Александровне, что это мы тебя пустили. Если, конечно, она до утра вернется.

— …

— Все! Дуй!

Он забрался в машину.

— Давай!

Они покатили по улице.

— Это кто? — спросил Палтыш.

— Да так. В департаменте у нас курьером работает. Смешной заяц!

— Да уж, смешной. На моего похож. Даже очень. Даже нехорошо.

— А кому сейчас легко?

Улица была пустынна. Над ночным городом стоял мощный вой сирены.

Глава 7

Первый патруль они встретили через два квартала, и их без проблем пропустили. Спустя пять минут впереди показалось черное бревно — оно лежало прямо посреди дороги, но из-за повалившего снега невозможно было ничего разглядеть. Они остановились. Это был человек. Палтыш и Брудзкайтис выскочили из машины и бросились к нему. Человек был мертв.

Неподалеку лежало еще два тела, в таких же черных тулупах. Все они были мертвы. Они оттащили всех троих к стенке.

В этот момент из переулка выбежал высокий худой мужчина с камертоном в руке. Увидев Палтыша и Брудзкайтиса, оттаскивающих тела, он дико вскрикнул и побежал по улице, нелепо задирая голову и почему-то то и дело подпрыгивая.

Палтыш и Брудзкайтис вернулись в машину.

— Это трупы. Они из лагеря, — сказал Палтыш, усаживаясь. — У них «звон».

— Как «звон»? — спросил Андрей.

Палтыш яростно повернулся к нему.

— Головы у них гудят! Вот что! — глаза у него стали совсем ненормальные, сузились. — Понимаешь, что это значит?

Андрей понимал. Он понимал это больше, чем кто-либо на свете. И ничего не мог с этим поделать.

Двинулись дальше. Пророк ухватил Андрея за рукав и что-то глупо и слюняво булькал, получалась горячая невразумительная каша.

«Все кончено, — думал Андрей. — Лучше бы я тогда сдох на площади, а еще лучше — возле „барака“, производящего поволоку, в эпицентре вместилища».

Палтыш ударил по тормозам. Впереди была колонна людей. Было совершенно ясно, куда их гонят. Колыхалось черное море голов с языками «грязной» поволоки над каждой макушкой — самые угрожающие, дикие сочетания цветов.

— Это конец, — сказал Глейзер.

Палтыш снова завел мотор, и теперь они ехали медленно, часто сигналя, между конвойными с немецкими овчарками и трехэтажными домами.

— Глейзер, — сказал Брудзкайтис, — как ты думаешь…

— Я не думаю, я чувствую! Это оно!

«Вот и они о том же, — подумал Андрей. — Это почти телепатия. Наверное, все уже почувствовали. Это не сирена — это поволока».

Проезд стал совсем узким, машина остановилась. Пророк впился в руку Андрея.

— Ангел сильный, — шепнул он.

Андрей поморщился.

— …и вижу я как бы стеклянное море… — продолжал вещать пророк. — …смешанное с огнем; и победившие зверя и образ его, и начертание его, и число имени его… стоят на этом стеклянном море, держа гусли божии…

— Заткнись, — приказал Андрей. — Просто возьми и заткнись! Без тебя тошно.

— Да нет же! — загорячился пророк. — Гусли божии! Понимаешь? Они же поют!

— А «стеклянное море»? — спросил вдруг Глейзер, повернувшись к нему с интересом.

Пророк изменился в лице.

— Не знаю, — сказал он честно. А затем: — Наледи и дорога!

Палтыш воскликнул:

— Ребята! Он уже третий раз про эти дороги говорит. Тут и правда скользко. А на площади, наверное, тоже гололедица!

— Вот вам и стеклянное море, — сказал Брудзкайтис. — Я вообще заметил, что этот пророк — большой хитрец!

— Похоже, он знал, что нам сюда ехать придется.

— Вот если бы он еще внятно выражался. А то никто ничего не понял.

— А может быть, мы слишком пьяные были?

— Я вот сейчас абсолютно трезв, — сообщил Андрей. — Абсолютно.