Араб у трона короля - Михаил Васильевич Шелест

а уж наличие в «пачпорте» тысячефунтового билета, который кто-то прозвал банкнотой[9], говорило о её владельце больше слов.

Тысяча фунтов золотом — весьма тяжёлый мешок в пятнадцать килограмм весом, который не потаскаешь с собой, и не покажешь, а вот с бумажной тысячей полегче.

Обеспечение казначейских билетов золотом высшей пробы вызвал небывалый приток клиентов «банка». Английские графы и бароны стали закладывать земли и недвижимость ради получения «банкнот» и обмена их на «настоящее» золото.

Золото во время правления Генриха VIII возросло в цене и уже к 1526 году соверен его папы стоил не 20 шиллингов, а 22, а к 1530 году — 24.

Выданные мной соверены, в которых на 15,55 грамм веса было 15,47 грамм золота, Генрих переплавил и стал выпускать более дешёвые монеты. Я не стал выдумывать и начал лить что-то похожее на русские гривны — продолговатые слитки весом пятьдесят и сто грамм.

Вывоз из Англии серебра и золота, в том числе и в денежном выражении, был законодательно запрещён. Я же, принимая золотые деньги в Англии, выдавал их в любом другом своём «банке» за её пределами.

Генрих Восьмой принял мою идею «отъёма золота у населения» с повышенным энтузиазмом, так как изымал у меня золото под королевские залоги имущества. В залог он отдавал имущество и земли, отнятое у монастырей и врагов государства.

Схема была выгодна для него тем, что, беря у меня чистейшее золото, эквивалентное двадцатикратному годовому доходу с имущества, Генрих ещё год получал с него арендную плату, что категорически не получалось при простой продаже. Таким образом его личная казна обогащалась тысяч на пятьдесят, в среднем, больше.

Я был вынужден закрыть свои депозиты у английских сефардов, и тут у меня едва не возникла проблема.

Еврей с простым английским именем Томас Джонсон (Томасов в Англии было «как собак не резанных») на мою просьбу о закрытии последнего депозита, поднял взгляд от бумаги, лежащей перед ним на столе, и спросил, знает ли португальский король Жуан о том, что я добываю в Бразилии золото, плавлю его и чеканю из него монету?

— Это вас сильно заботит? — Спросил я сурово.

— Это должно заботить вас.

— Меня это заботит, — сказал я. — И я рассчитываю на то, что ваша «контора» оставит в секрете полученную от меня информацию. Штрафные санкции за неисполнение данных условий контракта слишком значительные, чтобы ими пренебречь, не так ли, сэр?

Обращение «сэр» без имени и фамилии для этого времени было оскорбительным.

— Естественно, сэр Питер Диаш, потупившись согласился управляющий.

* * *

Через месяц от короля Жуана мне пришло письмо, написанное, конечно же не им лично, а его секретарём. В письме король уведомлял меня, что к нему обратился некто Томас Джонс с письмом, сообщивши о том, что я, дескать, утаиваю от португальской казны добытое в Бразилии золото, которое плавлю и чеканю из него английские соверены Генриха VII. Португальский король извинялся, но просил от меня доступа к моим приходным книгам для сверки объёмов пятой части, отправляемого ему золота.

Следом пришло подобное письмо от главного казначея Ордена, просившего позволить сверить поступающую от меня десятину.

Ответив на письма положительно, я отправился к Тому Джонсону и предъявил ему королевское письмо, где чёрным на белом стояло его имя.

— С вас, уважаемый, неустойка — миллион фунтов золотом. Я официально уведомляю вас, что обращаюсь с иском в королевский суд.

* * *

Переселив из Йоркшира крестьян и городскую бедноту, я волевым решением уменьшил цену на шерсть на двадцать процентов, о чём вывесил объявления на рыночных площадях и этим снизил бунтарские проявления до нуля.

Осталось дело за малым, убедить не бунтовать дворян. Абсолютистская политика Генриха Восьмого, минимизировавшего деятельность тайного совета и переложившего принятие решений на меня и моих людей, возмущала аристократов, привыкших, что их постоянно подкармливают из королевского бюджета различными подарками.

Практически все государственные должности я замкнул на себя: шерифы, лесничие, все были из моих бывших моряков, к этому времени уже изрядно помотавшихся по свету и кое-чему от меня научившихся. На время исполнения ими обязанностей я наделял их земельным участком и неплохим жалованием. Ранее эти должности получала местная аристократия и сейчас появилось очень много недовольных.

Моя контрразведка сбилась с ног, но результат выдавала хороший. Мы организовали по стране кофейни — питейные заведения, которые, в отличие от «ординарий», дешёвых забегаловок, сияли чистотой и были рассчитаны на аристократию и джентльменов. Вывески «For men & gentleman» ясно указывали на ограничения по полу и статусу.

В это время словом джентльмен называли нетитулованных дворян, к которым относились рыцари и потомки младших сыновей феодалов (в соответствии с майоратом титул наследовался только старшим сыном).

В кофейнях, кроме еды, подавали: кофе, чай, какао, мороженное. Вошли в моду кальяны с лёгкими табачными ароматными смесями и обсуждения планов государственных переворотов. Обсуждения шли, а «контора писала».

В Англии было много мигрантов, по каким-либо причинам, в основном религиозным, покинувшим материк.

Холодное мороженное не могло остудить горячие головы, и пламенные речи французских реформаторов разжигали сердца малоимущих английских дворян.

Естественно, были и те, кто ратовал за «реформы», и те, кто был категорически против. Чьи идеи круче, дворяне выясняли при помощи шпаг. Возле каждого заведения на площадках для игры в шары ежедневно проходило по несколько дуэлей.

При посвящении в рыцари кандидату давали пощечину — считалось, что это последнее оскорбление, на которое он может не отвечать, а оскорблением у джентльменов мог посчитаться любой жест или слово, поэтому звон клинков стал неотъемлемым атрибутом кофеен.

Не допущенные в заведение граждане получали удовольствие от зрелища легального, но незаконного убийства и здесь же делали ставки.

Церковь жестко осудила дуэли, как проявление двух смертных грехов — гнева и гордыни. А с точки зрения самих дуэлянтов поединок был, прежде всего, неотъемлемым правом. Он демонстрировал принадлежность к избранному кругу и наличие дворянской чести, которую можно и нужно было защищать с оружием в руках.

Я убедил Генриха, что излишне буйных и склонных к бунтарству дворян желательно из общества удалять и давал читать записи споров, приведших к дуэлям. Очень часто спор заканчивался дилеммой: убивать короля и всю его семью, или нет. Почти всегда побеждали сторонники короля.

Это были наши ребята — хорошо тренированные бойцы, которые всё время проводили в фехтовальных залах. Это была их работа. Профессиональные дуэлянты целенаправленно уничтожали английскую элиту и вынуждено переезжали с места на место. Для персональной идентификации они имели отличительные знаки в виде клановых перстней. Дабы