Надежда Попова - Ведущий в погибель.

Ознакомительный фрагмент

— Я должна вывести тебя отсюда — вот почему, — ответила та, по-прежнему глядя мимо его лица; Курт качнул головой:

— Не убедительно. К чему бы тогда я открылся тебе сейчас? Будь в моих планах что-то дурное, я сделал бы это, когда перестал бы зависеть от тебя.

— А что же тогда в твоих планах? — уточнила Нессель, подняв, наконец, глаза. — Для чего ты рассказал о себе — теперь? Чего ты хочешь? Поглумиться напоследок?

— Ты говорила, что видишь меня, — заметил он с упреком. — Посмотри и скажи — неужели в моих мыслях есть сейчас что-то, что несет для тебя опасность?

— Я не вижу тебя больше. С той минуты, как я сказала об этом — ты не позволяешь мне видеть.

— В самом деле? — не скрывая искреннего удивления, переспросил Курт, улыбнувшись. — Еще раз спасибо. Приятный комплимент и весьма полезная информация. Из общения с тобой, Готтер, я вообще вынес много полезного — это кроме собственной жизни.

— И что это значит?

— А знаешь, ты молодец, — заметил он, ненавязчиво взяв Нессель за руку; пальцы под его ладонью вздрогнули и вновь стиснулись в кулак, но вырваться не попытались. — Я ожидал истерики, слез, паники…

— Паника есть, — вяло откликнулась та. — Просто на слезы и крик у меня не осталось сил. У меня не хватило их даже на то, чтобы остаться выдержанной… вчера. Сегодня я за это расплачиваюсь.

— Брось, неужели смогла бы зарезать того, кого четыре дня сама же и выхаживала?.. Ты не подняла на меня оружия не из-за того, что вчера было. Ты просто не можешь этого сделать. Это не твое; ты просто не сможешь вот так убить человека. Быть может, к несчастью для тебя, но — ты не убийца. Ты целитель, и, — Готтер, целитель от Бога.

— А это что означает?

— Итак, — уточнил он, — ты все же веришь в то, что я не намерен тебя арестовывать, убивать или чинить какие бы то ни было иные непотребства?

— Не знаю, — ответила Нессель, все же высвободив руку. — Я уже ни в чем не уверена. Мне плохо. У меня кружится голова, я устала, я туго соображаю и хочу спать… И узнать вот так вдруг, что в моем доме инквизитор… Вот, значит, для чего было столько вопросов? — с внезапным озлоблением вытолкнула она. — Приглядывался? Допрашивал — исподтишка?

— Отнекиваться не стану, — согласился он. — Да. Присматривался. Да, решал, как с тобою быть. Да, испытывал. Проверял. Провоцировал. Да.

— Сволочь, — прошипела она с чувством, и Курт невесело усмехнулся:

— Поверь, я прекрасно понимаю, что ты испытываешь. Зло разбирает. Оскорбленное самолюбие. Обида на преданное доверие… Я хорошо знаю, что такое быть обманутым, Готтер, и сейчас далек от того, чтобы торжествовать и упиваться собственным превосходством. Да, это моя работа — присматриваться, проверять. Влезать в душу.

— И убивать таких, как я.

— Таких, как ты, Готтер, Конгрегация набирает на службу, — возразил Курт и, встретив недоверчивый изумленный взгляд, кивнул: — Твои соседи были правы — сейчас все иначе. Все изменилось.

— Изменилось?.. — переспросила Нессель с ненавистью. — Полгода назад деревенские, вернувшиеся с ярмарки, взахлеб рассказывали мне, как в Эхингене жгли старика — заживо!

— Четыре месяца назад я тоже сжег одного старика, — отозвался он. — Ему было под две сотни лет, а любимым его развлечением было — поднимать из праха умерших и делать из них своих служителей. Правда, он называл это паствой. Да, я забыл упомянуть о том, что вышел на него, расследуя смерть троих детей, изуверски зарезанных с целью жертвоприношения… Таких — да, убиваю. — Нессель промолчала, отвернувшись, и он вздохнул: — Я понимаю, что сейчас ты не скажешь «да, конечно, вы славные ребята», я не жду, что ты разом выбросишь из головы все, что слышала и копила в душе всю предшествующую жизнь…

— А чего тогда ты ждешь? — оборвала она устало. — Чего ты, в конце концов, хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты подумала. Над тем, что услышала от меня, от других, над тем, что узнала; просто подумай. Признай: ты не выходишь отсюда не только потому, что опасаешься вражды деревенских соседей. Просто все, что тебя ждет за пределами этого леса — это не твое, эти всевозможные Петеры с кошками, грядки с капустой, загоны со свиньями и дерьмом; твое дело — помогать людям. Это твое призвание. Ты этого хочешь. Признай — ты радуешься, когда кто-то из этих людей ищет твоей помощи, потому что это позволяет тебе делать то, к чему единственному у тебя лежит душа.

— И как это понимать? — уточнила она тускло; Курт пожал плечами:

— Это решать тебе. Ты ведь умная девочка, Готтер, и я не стану ходить вокруг да около, пытаясь сбить тебя с толку; скажу сразу — я надеюсь склонить тебя к мысли о службе в Конгрегации. По мне судя, ты должна понять, насколько такие лекари нам необходимы.

— Меня — в Инквизицию? — выдавила Нессель возмущенно и удивленно; он кивнул:

— Да, тебя. Да. В Инквизицию. Знаю, что ты сейчас хочешь сказать; ты молчишь лишь потому, что теряешься в словах — их множество, весьма нелестных. Знаю. И я не намерен требовать от тебя ответа теперь же, не буду соблазнять всеми теми преимуществами и благами, каковые ты обретешь, поступив на службу в Конгрегацию. Ты просто не станешь меня слушать. Не буду запугивать. Сейчас это не принято.

— Врешь, — проронила она тускло; Курт усмехнулся, покаянно прижав ладонь к груди:

— Верно. Это неправда. Точнее — полуправда; и сейчас подобные методы применимы, но не всегда и не ко всем. И не всеми. Правда в том, что я не хочу и не буду запугивать тебя. Я всего лишь дам тебе возможность выбрать самой из множества возможных путей. Путь первый — приходи к нам. Поверь, это не страшно, и к прочему — откроет тебе множество новых знаний, тех самых, что известны этим эскулапам с важными документами, а также тех, что им не известны и известны никогда не будут. Только вообрази, сколького ты не знаешь, и что это даст — в дополнение к твоим собственным познаниям. Путь второй — живи, как жила.

— И мне позволят? — криво усмехнулась Нессель, тяжело приподняв голову. — Ты не пошлешь сюда кого-нибудь, кто меня вытащит из леса силой, посадив в какой-нибудь подвал и там заставив врачевать твоих приятелей? Или — на помост, когда откажусь?

— Ты, как будто, упоминала о том, что дорогу к твоему дому отыскать невозможно.

— Если у вас на службе мне подобные — раз плюнуть…

— Я вообще никому не скажу о том, что здесь произошло, — заверил Курт твердо. — Никто не узнает о тебе. И если тебе впрямь захочется остаться здесь, в этом лесу… Не скажу, что я это понимаю, что одобрю это в душе, тем не менее неволить тебя не буду. Поступай, как знаешь. Однако, если ты не захочешь принять мое предложение, но и обитать здесь в одиночестве тебе тоже приестся — у тебя есть третий путь. Нечто среднее между двумя вариантами, предложенными ранее. Живи сама по себе и занимайся любимым делом, но только среди людей, а не в окружении волков, медведей-шатунов и кошек. Ведь рано или поздно одну из этих дорог тебе придется выбрать. Ты сама сказала — это не мечта всей твоей жизни, такое существование. Ты еще девочка, Готтер, однако вскоре повзрослеешь; и тогда это одиночество станет тяготить еще больше. Тогда оно выгонит тебя к людям или же добьет, наконец, и сделает похожей на одну из тех, о ком ты же и упомянула — кто живет в глуши всю свою жизнь, превращаясь в старую ведьму из людских преданий, полусумасшедшую и одичалую. Мне не хотелось бы узнать однажды, что именно это с тобою и произошло… Это единственное, чем я могу отплатить за то, что ты для меня сделала. Могу помочь тебе устроить свое будущее. Если ты решишься оставить свою отшельническую жизнь, тогда вот это, — Курт кивнул на составленный им документ, однако Нессель на лежащую поодаль трубку пергамента не обернулась, отведя от нее взгляд еще дальше, — это будет твоей охранной грамотой. Если к тебе прицепится не в меру благочестивый священник или мирянин, если какой-нибудь инквизитор станет докучать вопросами — просто ткни их в это носом.

— Я не могу прочесть, что там написано, — с прежней враждебностью, однако уже менее убежденно возразила та. — Быть может, там сказано «убить на месте»…

— Там сказано, Готтер, что ты имеешь право заниматься тем, чем занимаешься, где угодно, в любом городе, деревне или в чистом поле, хоть посреди пустыни, если б таковые в Германии имелись, и что у Конгрегации к тебе нет никаких претензий. И ты ведь знаешь, что сейчас — я откровенен. Знаешь, что теперь я не сказал ни слова лжи. Ты видишь это, верно ведь?

— Так значит, вас учат нравиться… — болезненно усмехнулась Нессель. — Ты был недурным учеником. Это заметно.

— А тебя мать этому не учила? — спросил Курт, вновь взяв ее за руку, и, не дождавшись ответа, улыбнулся: — Стало быть, это талант от природы.

— Ты омерзительный, гнусный, двуличный подлец, — отозвалась та тихо, не высвободив, однако, ладони из его пальцев. — Что ты сделал со мной, что я не могу просто послать тебя куда подальше, а сижу и слушаю все это? И кому, что такого сделала я, что ты свалился на мою голову…