Адриана Трижиани - Жена башмачника

Ознакомительный фрагмент

Дети были везде – карабкались по лестнице на чердак, шныряли под столами, играли в пятнашки, вбегая с улицы и выбегая обратно. Чиро подумалось, что детский смех хоть чуточку развеял ужас этого дня.

Внезапно его кольнуло острое сожаление: сколького он лишился, утратив дом и семью. Скромный и чистый домик Раванелли так и дышал гостеприимством. «Что еще надо человеку для счастья?» – подумал Чиро.

Женщина примерно одних лет с Джакоминой уговаривала ее выпить кофе, а Марко окружали мужчины, явно пытавшиеся отвлечь его своими шахтерскими байками. Чиро вспомнил, как родители Энцы сидели сегодня у подножия алтаря, и у него перехватило горло.

Энца пробралась к отцу. Она зашептала что-то Марко на ухо, тот кивнул и оценивающе посмотрел на Чиро. Затем Энца подошла к матери, опустилась перед ней на колени, погладила по руке, встала и поцеловала Джакомину в щеку.

Собрав в накрахмаленное полотенце две груши, несколько небольших сэндвичей и кавацуне – пирог с рикоттой и медом, Энца подошла к Чиро, стоявшему у двери:

– Папа сказал, что мы можем взять повозку.

– Могу я перед тем, как уйти, выразить свое почтение твоим родителям? – спросил Чиро.

В этот день Энца все чувствовала острее. Ее тронул такт Чиро.

– Конечно, – ответила она тихо.

Энца завязала полотенце узлом и положила на стол.

Потом она подвела Чиро к отцу. Мальчик пожал ему руку и выразил свои соболезнования. Затем Энца проводила его к матери. Чиро повторил слова сочувствия и не забыл поклониться.

Попрощавшись, Чиро спустился за Энцей по мощеной дорожке к конюшне, они вошли внутрь, оставив Спруццо тявкать на улице. Энца зажгла масляную лампу – и все в сарае обратилось в жидкое золото: сено, стены, кормушка, лошадь. Чипи стоял в своем стойле, накрытый одеялом.

– Можешь пока сдернуть с коляски кисею, – сказала Энца, снимая с Чипи одеяло. Конь ткнулся носом ей в шею.

– Хочешь, запрягу? – спросил Чиро.

– Я сама. – Энца вывела Чипи из стойла и подвела к оглоблям. – Ты лучше покорми его пока.

Чиро вынул из кормушки корзину и поставил перед Чипи, и тот немедленно захрумкал овсом.

Энца открыла двери конюшни и повесила масляную лампу на специальный крюк, приделанный к повозке. Затем пошла к находившемуся снаружи насосу и накачала Чипи свежей воды. Он тут же с жадностью выпил ее. Потом она вымыла лицо и руки, вытерлась фартуком. Чиро сделал то же самое и промокнул лицо шейным платком.

Энца взобралась на козлы:

– Не забудь ужин!

Чиро взял еду и забрался следом. Энца взяла поводья, и тут Спруццо запрыгнул на сиденье между ними.

Энца тряхнула поводьями. Чипи затрусил к торному пути, вившемуся через деревню. Центр Скильпарио, настоящий коридор из зданий, выстроившихся по обе стороны дороги, был залит бледно-голубым лунным светом. Повозка ехала по узкой каменной улице, пока стены не расступились, выпуская ее на Пассо Персолана.

Дорога разматывалась перед ними, будто катящийся с горы рулон черной бархатной ленты. Висевшая на повозке лампа указывала путь желтоватым сиянием. Чиро наблюдал, как ловко управляется с поводьями Энца. Она сидела совершенно прямо, направляя Чипи сквозь ночь.

– Расскажи мне о кольце, – сказала Энца.

Чиро крутил на мизинце золотое кольцо с печаткой.

– Боюсь, оно скоро станет мне совсем мало.

– Оно у тебя очень давно?

– С тех пор как мама уехала. Это ее кольцо.

– Красивое.

– Это все, что у меня осталось на память от матери.

– Неправда, – возразила Энца. – Спорим, у тебя ее глаза, или улыбка, или цвет волос.

– Нет, я весь в отца. – Когда кто-то другой расспрашивал о матери, Чиро менял тему разговора, но в словах Энцы совсем не было назойливого любопытства. – Вот брат мой пошел в нашу мать. А я ни капли не похож на нее, правда.

– Ты поел бы, – сказала Энца. – Наверняка умираешь с голоду.

Чиро откусил кусок хлеба с сыром.

– Я всегда хочу есть.

– Каково это – жить в монастыре? Когда я была маленькой, подумывала, не стать ли монахиней.

Положив руку на спинку сиденья, Чиро обнял Энцу за плечи.

– Тогда бы ты не смогла целоваться с мальчиками.

– У тебя чересчур самодовольный вид.

– Откуда ты знаешь, какой у меня вид? Сейчас темно.

– У нас есть лампа.

Энца ослабила поводья, и Чипи пошел неспешным шагом.

– Ты даже не направляешь его. Он знает дорогу, – заметил Чиро.

– Папа часто здесь ездит, когда дела идут хорошо.

– А сейчас как?

– Ужасно. Но совсем скоро лето, а значит, будет работа.

– Я тебя увижу летом?

– Мы поедем на озеро Эндине.

– И ты тоже?

– Поживем там у родственников. Ты можешь поехать с нами, – предложила Энца.

– Я не хочу навязываться, – сказал Чиро.

– Мои братья будут рады компании. Они рыбачат, бродят по горам, залезают в пещеры. Баттиста говорит, что высоко в горах есть пещеры с голубым песком.

– Я слышал о них! А ты рыбачишь? – спросил Чиро.

– Нет, я готовлю, убираю и помогаю тете присматривать за детьми. Прямо как твои монашки. Полно работы, а платят мне свежими фигами, – пошутила Энца.

В Вильминоре Энца свернула на главную площадь. Несмотря на поздний час, там еще гуляли люди. Старики играли в карты в колоннаде, а какая-то женщина катала коляску, чтобы успокоить ребенка. Когда копыта Чипи зацокали по площади, Чиро перехватил поводья и повернул коня ко входу в монастырь.

– Спасибо тебе за эту поездку, – сказал Чиро. – Жаль, что обратно тебе придется ехать одной.

– Не волнуйся за меня. Чипи знает дорогу, помнишь?

– Я пойду, – сказал Чиро, но не двинулся с места. Ему не хотелось покидать повозку, не хотелось, чтобы эта ночь кончалась.

– Я не буду целоваться еще раз, – мягко сказала Энца и протянула ему узелок с едой. – Спокойной ночи, Чиро. Помни, святой Антоний позаботится о тебе, если ты позаботишься о Спруццо.

– Когда я снова тебя увижу?

– Когда захочешь. Ты знаешь, где я живу.

– Желтый дом на Виа Скалина.

Он выбрался из повозки, держа в охапке Спруццо и остатки ужина. Повернулся, чтобы сказать Энце еще что-нибудь, но Чипи затрусил по площади, направляясь к дороге. Темные волосы Энцы развевались, будто траурная вуаль. Какой маленькой она казалась на высоких козлах! Когда повозка свернула на дорогу, деревянный бортик блеснул под светом лампы.

– Погоди! – закричал Чиро, но она уже скрылась из виду.

«Я же знаю эту двуколку», – подумал он. Точно в такой коляске уехала его мать. Неужели это та самая повозка? Чиро с самого начала чувствовал, что во встрече с Энцей есть что-то судьбоносное, и теперь знал это наверняка. Он не мог дождаться, чтобы поговорить об этом с Эдуардо, вдруг брат лучше помнит повозку. Может, ему просто почудилось – день выдался тяжелый.

Легкие облака, закрывавшие луну, уплыли прочь, и на небе снова сияла золотая монета. Счастливая луна. Сегодня, подумал Чиро, жизнь складывалась отлично. Если бы он был из тех, кто молится, он бы поблагодарил Бога за ниспосланную удачу. В кармане у него лежала лира. Он встретил хорошенькую девушку и поцеловал ее. И поцелуй этот не был похож на другие, как и она не походила ни на одну из девушек, с кем он встречался до того. Энца действительно слушала его – дар слаще любого поцелуя. Но прошло много лет, прежде чем Чиро это понял.

Чиро распахнул монастырскую дверь. В вестибюле его ждал Эдуардо.

– Ты вернулся. Grazie a Dio[37].

– В чем дело?

– А это кто? – Эдуардо посмотрел на пса.

– Спруццо.

– Ты не можешь держать собаку в монастыре.

– Он для сестры Терезы. Она сказала, что на кухне крысы.

Чиро направился было к домику садовника, но Эдуардо остановил его:

– Они ждут нас на кухне.

– Они?…

– Монахини.

Чиро последовал за Эдуардо.

– Что происходит? – Удовлетворение, переполнявшее Чиро всего минуту назад, сменилось тяжелым чувством.

Дверь кухни была закрыта, но свет проникал сквозь трещины в косяке. Чиро приказал Спруццо ждать снаружи. Эдуардо открыл дверь. Монахини сидели за столом. Лишь сестра Тереза стояла в стороне, лицо у нее было печальное.

– Мы будем голосовать? – спросил Чиро. – Если да, я предлагаю посадить на будущий год больше оливковых деревьев и меньше винограда.

Монахини, которым обычно нравились шутки Чиро, не улыбнулись.

– Хорошо. Прежде чем вы накажете меня, что бы я ни сделал… – Чиро достал из кармана лиру, – это вам. – Он вручил монету сестре Доменике; седые волосы у той выбились из-под платка – верный знак, что дело серьезно.

– Спасибо, – сказала сестра Доменика. Остальные сестры тоже пробормотали слова благодарности.

– У нас трудная проблема, – заговорила сестра Эрколина, поправив проволочные дужки очков. Высокая и тонкая, она напоминала пальмовую ветвь Пасхальной недели. Спрятав, как в муфту, руки в широкие рукава, она продолжала: – Мы всегда были искренне рады, что вы, мальчики, с нами. Эдуардо, ты всегда был чудесным учеником. Чиро, не знаю, как бы мы без тебя управлялись с садом, цыплятами, как поддерживали бы порядок в монастыре и церкви…