Стивен Кинг - 11.22.63

Я закрыл дверь, оградив нас от тьмы и неспокойного Лисбон-Фолса, и запер их на оба замка.

— И на засов тоже, если вам нетрудно.

Я крутанул ручку, послышался тяжелый лязг. Гарри тем временем ездил по своей гостиной, зажигая керосиновые лампы с высокими стеклянными дымовыми трубами, подобные тем, которые я как мне неясно припоминалось, когда-то видел в доме моей бабушки Сарры. Их свет лучше годился для комнаты, чем сияние коулменовского фонаря и, когда я погасил его белую горелку, Гарри Даннинг одобрительно кивнул.

— Как ваше имя, сэр? Мое вам уже известно.

— Джейк Эппинг. Думаю, у вас оно не прозвучало отголоском, не так ли?

Он подумал, потом покачал головой.

— А должно было бы?

— Да, несомненно, нет.

Он протянул мне свою ладонь. Та немного дрожала от начального пареза.

— Да все равно, а я пожму вам руку. Мерзкое дело могло произойти там.

Я радушно пожал его ладонь. Приветствую, новый друг. Приветствую, старый друг.

— О'кей, теперь, когда мы это выяснили, можем и выпить с чистой совестью. Сейчас достану нам тот односолодовый. — Он отправился в сторону кухни, вращая свои колеса хоть и немного дрожащими, тем не менее, все еще сильными руками. У его тележки был маленький двигатель, но тот или не работал, или, может, он экономил заряд в аккумуляторе. Гарри оглянулся на меня через плечо. — Вы безопасный? Имею ввиду, для меня?

— Особенно для вас, Гарри, — улыбнулся я. — Я ваш добрый ангел.

— Это звучит смешно, — произнес он. — Но что есть другое в наши дни?

Он поехал в кухню. Скоро света еще прибавился. Уютного, желто-оранжевого, домашнего. В этом помещении все казалось домашним. Но там… во внешнем мире…

Да что же я такое, к черту, наделал?

— За что мы выпьем? — спросил я, когда мы уже держали в руках стаканы.

— За лучшие, чем сегодняшние, времена. Годится вам такой тост, мистер Эппинг?

— Мне вполне подходит. И зовите меня Джейком.

Мы чокнулись. Я не мог припомнить, когда в последний раз пил что-то крепче, чем пиво «Одинокая звезда». Виски был вкусным, как горячий мед.

— Электричества нет? — спросил я, оглядываясь на лампы. Он их все прикрутил до минимума, наверное, экономя керосин.

Лицо Гарри скривилось в кислой мине.

— Не местный, конечно?

Вопрос, который я уже слышал ранее, от Фрэнка Аничетти, во «Фруктовой». Во время моей первой прогулки в прошлое. Тогда я солгал. Мне не хотелось делать этого теперь.

— Я не совсем уверен, каким образом ответить на этот вопрос, Гарри.

Он отмахнулся.

— Нам должны были бы подавать электричество три дня в неделю, и сегодня один из тех самых дней, но его отключили уже около шести вечера. Имею доверие к Провинциальной Энергокомпании не большее, чем веру в Санта Клауса.

Услышав это, я вспомнил наклейки, которые видел на машинах.

— И давно Мэн стал частью Канады?

Он подарил мне взгляд «а вы, случайно, не того», но я заметил, что ему это нравится. Такое себе чудачество, не- местность. Мне подумалось, когда же это у него в последний раз мог происходить настоящий разговор хоть с кем-то?

— С 2005 года. Вас кто-то по голове ударил, или что-то еще случилось?

— Фактически именно так. — Я подошел к его креслу и опустился на одно колено, то, которое еще гнулось легко и безболезненно, и показал ему то место у меня на голове, где никогда больше не будет расти волосы. — Меня очень сильно побили несколько месяцев назад…

— Да, я заметил, как вы прихрамывали, когда бежали на тех ребят.

— …и теперь я не помню очень много чего.

Неожиданно под нами содрогнулся пол. Задрожали язычки пламени в лампах. Затарахтели рамками фотографии на стенах, а двухфутовой высоты гипсовый Иисус с протянутыми вперед руками, тревожно вибрируя, прошелся до края каминной полки. Он был похож какого-то парня, который решается на самоубийство, и по теперешнему положению доступных для моего наблюдения вещей я не мог его винить.

— Сдвиг, — произнес Гарри буднично, когда дрожь прекратилось. — Это же вы помните, правда?

— Нет. — Я встал, подошел к камину и отодвинул Иисуса назад, где он вновь стал рядом со своей Святой Матерью.

— Благодарю. Я уже, к черту, потерял половину апостолов с полки у себя в спальне, и за каждым грущу. Они были еще мамины. Сдвиги — это дрожание земли. У нас они частые, но большинство, в самом деле, важнецких землетрясений происходят на Среднем Западе или еще дальше, в Калифорнии. В Европе и Китае также, обычно.

— Люди причаливают свои яхты в Айдахо, где-то так?[693] — Я так и стоял пока что возле камина, рассматривая фотографии.

— До этого пока еще не дошло, но…например, четыре японских острова уже исчезли, вы об этом знаете?

Я взглянул на него недоверчиво.

— Нет.

— Три из них были маленькие, но и Хоккайдо исчез тоже. Опустился в океан четыре года назад, будто на каком-то проклятом лифте. Ученые говорят, что-то происходит с земной корой. — И дальше он обыденно заметил: — Они говорят, если это не прекратится, где-то в 2080 вся планета разлетится на куски. И тогда солнечная система будет иметь два астероидных пояса.

Я допил остаток своего виски одним глотком, и крокодиловы алкогольные слезы моментально удвоили мое зрение. Когда комната вновь сфокусировалась, я показал на снимок, где Гарри было лет пятьдесят. Он уже сидел в кресле-каталке, но имел более здоровый и бодрый вид, по крайней мере, выше пояса; штанины парадных брюк коробились на его усохших ногах. Рядом с ним стояла женщина в розовом платье, которое цветом напомнила мне тот костюм, который был на Джеки Кеннеди 22 ноября 1962 года. Я вспомнил, как моя мать учила меня никогда не говорить, что у женщины «простецкое лицо»; такие люди имеют, говорила она «благие лица». У этой женщины лицо было благое.

— Ваша жена?

— Да. Это снято в день нашего двадцатипятилетнего юбилея. Она умерла через два года. Это теперь случается все время. Политиканы вам будут говорить, что все это из-за атомных бомб — с того времени, как случился Ханойский Ад в 69-м, их было двадцать восемь, или, может, двадцать девять взорвано со всех сторон. Они в этом будут клясться до синевы, но каждый знает, что язвы и рак не распространялись так сильно, не было так плохо до того, как с Вермонтским Янки приключился Китайский синдром[694]. Это случилось, когда годами уже длились митинги протеста против этой станции. «Ох, — говорили они тогда, — не будет никаких сильных землетрясений в Вермонте, нет, только не здесь, не в царстве Божьем, разве что обычные дрожания и сдвиги». А посмотрите, что происходит.

— Вы говорите, что в Вермонте взорвался реактор?[695]

— Радиация распространилась на всю Новую Англию и южный Квебек.

— Когда?

— Джейк, вы с меня смеетесь?

— Нисколечко.

— Девятнадцатого июня 1999 года.

— Мне очень жаль вашу жену.

— Благодарю, сынок. Она была хорошей женщиной. Красивой женщиной. Она такого не заслуживала. — Он медленно вытер рукой себе глаза. — Давно уже я не говорил о ней, да где там, много воды утекло с того времени, как я вообще хоть с кем-то говорил. Можно, я налью вам еще немного этого веселящего сока?

Я раздвинул пальцы, показывая малость. Я не собирался долго здесь рассиживаться; всю эту ужасную историческую картину, весь этот туман я должен был постичь впопыхах. Мне многое надо было сделать, и не в последнюю очередь вернуть к жизни мою замечательную женщину. Это означает впереди новый разговор с мистером Зеленая Карточка. Мне не хотелось вести его подвыпившим, но еще один глоток виски не помешает. Я в этом нуждался. Эмоции у меня находились словно в замороженном состоянии, что, вероятно, было к лучшему, так как кругом шла глава.

— Вас парализовало во время Операции Тет? — думая при этом: «Конечно, там вас и ранило, но все могло быть еще хуже; в предыдущей версии вы погибли».

Он какое-то мгновение казался сбитым с толку, а потом лицо у него прояснело.

— Думаю, да, если подумать, это действительно тогда случилось во время праздника Тет. Хотя мы привыкли называть это Большим Сайгонским Проёбом 1967-го. Вертолет, в котором я сидел, разбился. Мне повезло. Большая часть ребят, которые были со мной в той птице, погибли. Кое-кто из них были дипломаты, а кое-кто еще совсем дети.

— Тет шестьдесят седьмого года, — переспросил я. — Не шестьдесят восьмого?

— Именно так. Вы тогда еще не родились, но, думаю, вы читали об этом в исторических книжках.

— Нет. — Я разрешил ему нацедить еще скотча в мой стакан — только, чтобы покрыло донышко — и продолжил: — Я знаю, что на президента Кеннеди было покушение, его едва не убили в 1963 году. После того я не знаю ничего.