Бастард Александра. Том 2 - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

После этого уже ничто не мешало исполнению моего плана, и первым шагом на этом пути был переход из Пергама на восток, к границе Мидии и Персии, то есть в юго-западный район современного Ирана. Путь неблизкий, и к нему надо было подготовиться.

В первую очередь требовалось узаконить то, что уже де-факто состоялось. Так что я пригласил в лагерь жрецов храма Зевса, и перед походным алтарём Громовержца и Вседержателя каждый воин принёс мне присягу на верность. Торжественно и соблюдая все формальности ритуала, жрецы громогласно пообещали кару небесную и гнев всемогущего бога тому, кто предаст клятву. По лицам своих бойцов я прочёл, что потратился не зря и церемония произвела нужный эффект. Одно дело — дать клятву человеку, кем бы он ни был, а другое — богу; тут ответственность совсем другого порядка.

После ритуала присяги перед строем всего войска я назначил Патрокла таксиархом пехотного таксиса, Экзарма — гипархом всей моей конницы, а Энея — соматофилаком, то есть другом и телохранителем. Знаю, звучит сложно и для русского уха неприятно, но не генералом же его назначать. Не поймёт мое греко-македонское воинство! Кто-то может подумать: а не пожадничал ли я чина для своего лучшего друга, ведь он, вроде бы, и так был телохранителем! Сразу скажу — нет! Соматофилаков в македонской армии Великого Александра числилось всего семь, а позже — восемь. Все они были не просто телохранители, а высшие чины армии, по-нашему — не ниже командующего корпусом. Я же оставлял Энея возле себя не только главой службы безопасности, но и начальником своего штаба, то есть вторым после меня человеком в армии. На этом новом посту я первым же делом поручил ему закупить провиант, гужевых лошадей, верблюдов и всё прочее, что понадобится для перехода в несколько месяцев.

И вот чуть больше трёх месяцев назад я во главе корпуса из одной тысячи семисот девяносто двух бойцов пехоты и пятисот пятидесяти всадников выдвинулся на восток. В кратчайшие сроки я намеревался достичь района Габиена, что где-то на юге сатрапии Мидия. Там, исходя из того, что я помнил по фильмам «Войны диадохов», должна была разыграться финальная сцена борьбы между армиями Антигона и Эвмена. По моим весьма приблизительным прикидкам выходило, что надо преодолеть почти две с половиной тысячи километров. Соответственно, кратчайшие сроки выливались в месяцы непростого марша по пустынной и гористой местности.

Поход длится вот уже три месяца, и пока график движения выдерживается и запас времени еще есть. Та дата трагической гибели Эвмена, что отложилась в моей памяти, приходится на конец зимы — начало весны будущего года. Точного числа я не помню, но даже если считать по минимуму, то у меня есть еще три месяца. Правда, впереди горный хребет Загрос и около пятисот километров пути, но после пройденных двух тысяч это кажется не таким уж и страшным.

У меня как не было тогда, так и нет до сих пор четкого плана действий. Что я буду делать, где, как? Все детали размыты, а есть только цель — спасти Эвмена и заполучить его войско в своё распоряжение. На все прочие вопросы я отвечаю себе одной фразой:

«Не паникуй раньше времени! Упремся — разберемся!»

Поэтому сейчас, глядя на медленно приближающийся караван, я тешу себя надеждой, что новая информация поможет мне разобраться в обстановке и принять правильное решение.

* * *

Костер еле теплится желтовато-оранжевыми языками пламени. Дров мало — тут вам не бескрайние русские леса! Пустыня, мать её!

За своё предыдущее путешествие из Вавилона в Пергам и за нынешние три месяца я притерпелся к суровым условиям этого времени, но, честно скажу, постоянное ощущение песка на зубах и немытое месяцами тело не доставляет мне никакого удовольствия.

Рядом со мной, с одной стороны, сидит Эней, с другой — Экзарм. Напротив — наш гость, караван-баши, и с ним юноша лет семнадцати. Все мы молча смотрим на огонь, и со стороны кому-то могло бы показаться, что люди просто собрались погреться перед сном.

Подбросив дровину в костер, поднимаю взгляд на старшего из гостей. Карие, уставшие глаза на высохшем, как у мумии, лице, давно не стриженая седая борода и торчащий орлиный нос. Намотанный на голову платок, явно, был когда-то белым, но сейчас серовато-грязный, как и длинная, до пят, рубаха, в которую он одет.

Все ступени восточного гостеприимства уже пройдены. Гостей расположили на отдых, накормили, напоили и спать уложили! Только после этого караван-баши позвали к моему костру.

Сейчас, глядя ему в глаза, я вижу, что он немного успокоился и осознал: грабить и убивать его здесь не собираются. А то, когда караван только входил в лагерь, у него был вид человека, уже попрощавшегося с жизнью.

Я тогда ещё подумал:

«Видать, бойцы Экзарма перестарались с приглашением!»

Ещё несколько секунд сидим в тишине, а потом я задаю первый вопрос:

— Как зовут тебя, достопочтенный караван-баши?

В ответ тот приложил ладони к сердцу и склонил голову.

— Моя мать дала мне имя Джамасп, хотя люди уже давно называют меня Самум.

Прозвище никак не вяжется с деятельностью караван-баши, и я высказываю недоумение.

— Самум — это шквальный ветер пустыни. — Впиваюсь в лицо гостя подозрительным взглядом. — Такое прозвище больше подходит воину, чем мирному купцу.

В глазах гостя вспыхнуло уважительное удивление.

— Юный стратег не только мудр, но и образован! Он видит то, что невидимо глазу.

Я никак не реагирую на лесть, и тот добавляет:

— Да, когда-то я был воином, служил царю Дарию, но после поражения у Гавгамел попал в плен. Там, в числе многих персидских воинов, я дал клятву не поднимать оружие против Македонии, и Великий Александр помиловал меня. С тех пор я мирный купец, а прозвище осталось прежним, хотя теперь я сажусь на коня только чтобы провести караван от Персеполя в Сузы и дальше на запад. Три дня назад мы вышли из города Сузы и идем на Вавилон с грузом шерстяных тканей, слоновой кости и пряностей. — Тут он бросил на меня заинтересованный взгляд. — Не желает ли юный стратег приобрести что-нибудь?

Не отвечая, перевожу разговор на интересующую меня тему:

— Что слышно в Персеполе и Сузах о войне между Антигоном и Эвменом?

Мой гость тут же попытался отвертеться:

— Я мирный человек и давно уже не интересуюсь войной и политикой. Кто такие эти Антигон и Эвмен? Я не знаю, меня больше волнует цена на…

Обрываю его на