Ревизор: возвращение в СССР 28 - Серж Винтеркей

самом деле не понятно… Но ладно, не суть важно… Надо ему основную мысль объяснить.

— Колье от Картье, это один из самых известных ювелирных брендов. А часики от Тиссот, это один из самых старых швейцарских часовых брендов. И то, и то, стоит тысячи долларов. А это означает, что показывать их людям опасно. Подавляющее большинство не поймёт, что это такое. Но некоторые могут… И появятся вопросы… Непростые вопросы. Где ты это взял? Что плохо, эти вопросы могут и из КГБ задать, не только из ОБХСС. Сам понимаешь, что решить такой вопрос в Комитете дело непростое даже для Захарова…

— И что делать? — спросил Сатчан, наморщив лоб.

— Ну, подарок уже сделан, не выкидывать же. Я бы рассматривал эти предметы не как вещи для повседневной носки, во всяком случае, пока. Смотри на них лучше, как на капиталовложения. В нынешнем безупречном виде, без следов носки, они будут только дорожать со временем. Это интересная особенность самых дорогих брендов.

— Вот как даже… А жене хоть можно показать, как считаешь?

— Я бы не стал. Нельзя так издеваться над женщиной, да еще и беременной. Она точно нацепит это колье куда-нибудь.

— Черт… ладно.

— Ну и хорошо, — улыбнулся я и дал Сатчану телефон Фирдауса. Пусть уже начинают работу.

* * *

Москва. Фабрика художественной галантереи.

— Свет! — стремительно вошёл Филатов в кабинет главбуха и прикрыл за собой дверь. — Из ВЦСПС звонили!

— И? — с беспокойством посмотрела она на своего директора с выражением лица, которое тот хорошо знал — готовится хвататься за сердце и демонстративно пить корвалол.

— Извинились, — с улыбкой ответил Филатов.

— То есть как? — не поверила главбух.

— Извинились, Свет! Мол, ошибочка вышла. Нас неверно информировали. К вашей фабрике нет никаких вопросов… Вот так!

— Ну, надо же, — удивлённо уставилась на него Демидова. — Это что же получается?..

— Получается, что они реально нам помогают! Я только в понедельник куратору об этой проблеме рассказал. Сегодня вот среда, совсем ничего прошло… а мне уже позвонили, извинились.

— Так что, никакой проверки не будет? — всё ещё не могла поверить главбух.

— Да, не будет, Свет!

— Может, тогда и Дружинину уберут? — с надеждой посмотрела она на него.

— Уберут, — уверенно ответил Филатов. — Теперь я в этом уже не сомневаюсь.

* * *

Москва. Лубянка.

— И по вашему поручению, Николай Алексеевич, вопрос насчёт покупки акций, что рекомендовал приобрести Ивлев, — докладывал полковник Воронин зампреду Вавилову. — Собрал информацию. Все в папке.

— И на какую сумму взяли? — поинтересовался он, не открывая ее.

— На десять тысяч долларов.

— Десять тысяч? — с недоумением посмотрел зампред на полковника. — Эх! Какой-то ливанец рассчитывает на советах Ивлева стать миллиардером, а мы? Десять тысяч долларов… — со злостью в голосе передразнил он полковника. — Крохоборством занимаемся!

— Ну а что делать? — расстроился и полковник, — вы же знаете, какой строгий контроль по валюте, и как она всем нужна…

Генерал, посидев немного и подумав, оживился:

— Придумал! А вот и не вся валюта на учете! А если предложить купить акции по списку нашим спящим агентам, тем, что бизнесменов изображает в западных странах? Там же некоторые толковые ребята уже сами долларовыми миллионерами стали… Пусть берут акции! И тоже становятся миллиардерами!

— Сделать-то можно, Николай Алексеевич, — поспешно ответил Воронин. — Но столько согласований потребуется, что без вас никак…

— Выясни, что для этого нужно. Все, что надо, подпишу, кому надо — позвоню или лично зайду. Главное — побыстрее. Давно надо было уже сделать, жаль, не сразу в голову пришло. А то десять тысяч долларов… курам на смех… — Вавилов раздраженно тряхнул головой и постарался взять себя в руки. — Что там у тебя дальше?

— Агент «Скворец» вернулась вчера вечером в Москву. Вы просили ее на контроле держать. Как родственницу Ивлева.

— Верно. Ну, и?

— Капитан Артамонова сейчас с ней встречается.

— Доложить по результатам сразу, — распорядился зампред.

— Конечно, — поднялся Воронин и поспешно вышел из кабинета зампреда, направившись к себе.

Дежурный на этаже доложил ему, что капитан Артамонова его искала и Воронин тут же вызвал её к себе.

— Ну, докладывай, — с любопытством приготовился он слушать.

— Павел Евгеньевич, собственно, нечего и докладывать. Только конкурс выиграла в Монако, — с сарказмом произнесла она.

— Ну, это она молодец, конечно. А контакты?

— Вот, — положила она перед полковником одну-единственную визитку подполковника Косельни.

— И всё?

Артамонова многозначительно развела руками.

— М-да… Не густо… Но, с другой стороны, это вполне ожидаемо от такого зелёного новичка.

Полковник взял визитку и надел очки.

— Военный атташе ядерной державы? Это интересно. — посмотрел он на Артамонову. — И где она с ним познакомилась, в Монако?

— В Больцано.

— А что он там делал? В такой глуши? Слушай, разберись-ка с этим вопросом, — распорядился полковник. — Это же почти деревня, рядом с швейцарской границей. Как он туда попал?

* * *

Москва.

После работы Анна Аркадьевна решила навестить дочь. Отвезти ей вкусненького из праздничного набора, поздравить с праздником и попробовать поговорить насчёт Загита…

Марина была дома. По уставшим глазам дочери Анна поняла, что она опять занимается и днём, и ночью. Рабочий стол и диван в комнате дочери были завалены учебниками и скрученными листами ватмана.

— Что ты будешь делать, когда отец вернётся? — спросила она. — Тебе же придётся освободить его комнату. Где ты будешь спать?

— Пока он отработает в Курске год после колонии и вернётся в Москву, я уже успею защититься, — ответила Марина.

— Причём тут Курск? — с недоумением посмотрела Анна на дочь. — Кто у него там?

— Родственники какие-то нашлись, — пожала плечами Марина. — Писал недавно, что согласились прописать к себе на год.

— Угу… А потом, значит, в Москву, — задумчиво произнесла она, выбирая момент начать с дочерью серьёзный разговор. — И опять начнётся…

— Да что начнётся, мам? — прошла Марина за ней на кухню. А Анна начала выкладывать гостинцы на стол и на автомате открыла холодильник.

А там мышь повесилась…

— Мариночка, деточка, — переключалась она со своих мыслей на дочь. — Ну, ты же