Новое назначение (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— У меня язва желудка, — мрачно отозвался Лихоносов. — Не могу служить в армии по состоянию здоровья. Если хотите проверить — у меня дома есть «белый билет».

— Ясно.

Не стал ничего говорить, но мой двоюродный дед, любимый дядя отца, до войны работал директором школы. Ему полагалась бронь, но, когда в сорок первом на фронт ушли все его выпускники, пошел в военкомат, сказав: кем же я буду, если мои ученики погибнут, а я останусь? Не знаю, остался ли в живых кто-то из его учеников, но он сам погиб в сорок втором[6].

— Идея об отделении от России когда пришла вам в голову? — поинтересовался я.

— А в каком году Норвегия получила независимость? В пятом? Стало быть, в том самом году и пришла. Поначалу это казалось нелепо, но я поделился идеей с учениками, а те отчего-то загорелись. Знаете, молодое поколение жаждет изменить мир как можно скорее. В имперской России моя идея была невозможна, при Северном правительстве тоже, а вот Советская власть, поддерживающая право наций на самоопределение, к нам бы прислушалась.

— М-да, — пробормотал я, вспомнив слова какого-то поэта. — Ведь идея, брошенная в массы, словно девка, брошенная в полк…[7]

— Не утрируйте. А чем плоха идея создания коммунистического государства? Я покопался в книгах. Вы, я вижу, интересуетесь историей? Тогда вы должны прекрасно понимать, что если есть какая-то концепция, то факты под нее всегда можно подогнать.

Лихоносов опять собирался начать о чем-то вещать, но я остановил его вопросом:

— С какого времени вы жили за счет своих учеников? Членские взносы в двадцать процентов вы тратили на себя?

Лихоносов пожал плечами. Потом сказал:

— Должен же я на что-то жить? В армию меня не взяли, со службой не заладилось. Гимназию преобразовали в единую трудовую школу, после прихода англичан ее восстановили, но я уже не видел смысла работать. К чему сейчас история, да древнегреческий язык, если такое творится? Сократ, Платон… Да кому они нужны?

Кажется, все ясно. Авторитетный учитель сумел создать организацию, объединенную привлекательной идеей — построение Города-солнца, вовлек в нее собственных учеников, готовых по его приказанию пойти хоть на убийство, а хоть и на смерть. Но что-то мне в этом во всем не нравилось. Лихоносов человек неглупый, начитанный. В его голову пришла нелепая идея, ученики поддержали. Верю. Но этот человек не выглядит достаточно авторитетным или, как сейчас бы сказали — харизматичным, чтобы стать Учителем с большой буквы. Его ученики, успевшие понюхать пороха, пережить интервенцию, за таким не пойдут.

— Кто стал инициатором покушения на меня? — поинтересовался я.

— Я уже все сказал, — кивнул Лихоносов на протокол допроса.

— А вы уж, будьте добры, еще разок повторите, — проникновенно попросил я. — Язык у вас не отсохнет, а я хочу все услышать собственными ушами.

— Хорошо, — вздохнул бывший преподаватель гимназии. — Решение принимал Совет АПА — Филимонов Егор, Кондрашов Иван, Кирейчук Станислав. Кирейчук, как мне сказал ваш коллега, убит лично вами, остальные в камерах.

Я мысленно выругал товарища Ларькова. Ни в коем случае нельзя рассказывать о таких вещах подследственным. Ведь чем удобен покойник? А тем, что на него всегда все можно свалить.

— А вы, стало быть, были не в курсе? — спросил я с легкой иронией.

— Нет, почему же, я как раз в курсе, — не стал изворачиваться Лихоносов. — Хорош бы я был руководитель организации, если бы не находился в курсе событий. Просто члены Совета решали — кого из руководства Архангельска и губернии следует устранить, чтобы развязался большой террор, и я предложил вашу кандидатуру. Убийство руководителя ЧК подхлестнет и наше руководство, и московское к очень серьезным мерам. К тому же, товарищ Аксенов, вы очень популярная фигура в нашем городе. У вас репутация честного и порядочного человека, вы не прослыли палачом, в отличие от ваших коллег в иных городах. К тому же, на ваш авторитет работает и пребывание на Мудьюге — у нас, знаете ли, любят страдальцев. Было еще одно обстоятельство. Наши люди в Архангельской ЧК говорили, что вы задерживаетесь допоздна, но определенного графика нет, и вы не пользуетесь охраной. Стало быть, дело за малым. Надо только немного набраться терпения, и выследить вас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Нет, пожалуй, все-таки Лихоносов. Просто, его идеи совпали с романтическими представлениями молодежи.

— А зачем вам Большой террор? Вам что, мало расстрелов, войны?

— Мы собираемся, вернее, собирались, строить государство будущего. А в нем нет места ни тунеядцам, ни уголовным преступникам, ни бывшим контрреволюционерам. Будет лучше, если в этот новый мир не пройдут человеческие отбросы. Разумеется, мы сами станем устранять недолюдей, но хотелось бы, чтобы это сделали еще до нас. Вы читали Нечаева?

— А что именно?

— Он говорил о том, что следует истребить целую орду грабителей казны, подлых народных тиранов, избавиться от лжеучителей, доносчиков, предателей, грязнящих знамя истины.

— Что-то уже ничего не пойму, — хмыкнул я. — Вы создали организацию, понимая, что сама идея отделения Архангельской губернии от России нелепа, а теперь вы всерьез рассуждаете о необходимости очищения и прочее.

— И что здесь такого? Человек создает идею, а идея овладевает человеком.

Ладно, хрен с ним. Уже неважно, был ли лидером Лихоносов, или его использовали как некого зиц-председателя, его вина тянет на высшую меру социальной защиты. И что-то он там вещал про Сократа и Платона…

— Кстати, вы знакомы с Платоном Ильичем Зуевым?

— Директором библиотеки? Разумеется. Раньше я был там частым гостем, но года, так, с семнадцатого, новые поступления прекратились , а из старого, что меня интересовало, я уже сделал необходимые выписки. Кстати, мы с ним частенько обсуждали идею самобытности поморов, их исключительности.

— А самого Зуева что интересовало?

Лихоносов на пару секунд задумался. Пожал плечами:

— Его интересовали беседы с молодежью. Не стану греха таить — поначалу я считал, что Платон Ильич является поклонником древних греков или Оскара Уайльда, если вы понимаете, о чем идет речь…

Если бывший преподаватель гимназии собирался уличить меня в невежестве, или смутить, то ошибся.

— Что такое педерастия в Древней Греции, я знаю.

Ну вот, теперь смутился Аввакум Исаакович. Он что, и на самом деле старовер, или стесняется называть вещи своими именами?

— Ну, не тяните кота за хвост, — попросил я.

— Извините, товарищ Аксенов, это у меня профессиональное. Когда долго имеешь дело с гимназистами, то и все остальные кажутся такими же болванами, — повинился Лихоносов. — Но господина Зуева действительно интересовала молодежь, как собеседники, а не как объекты э-э сексуального вожделения. Он очень любил разговаривать с ними, интересовался, чем занимаются их родители. У Зуева даже сложился небольшой круг друзей из числа гимназистов.

А вот это уже интересно.

— Аввакум Исаакович, а вы сможете вспомнить, с кем из учеников чаще всего беседовал Зуев? И, желательно бы, указать — кем были отцы этих ребят.

— А зачем вам все это? Впрочем, сейчас припомню.

Лихоносов наморщил лоб, потом принялся вспоминать:

— Значит, Колюшкин Виктор — его отец служил товарищем Председателя Мурманской железной дороги, Сурков Вадим — сын владельца лесопильных заводов в Пинеге. И кто-то еще… Да, Сергей Кожемякин — сын управляющего железнодорожным вокзалом Архангельска.

— Благодарю, — кивнул я, аккуратно записав фамилии и должности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не знаю, что мне это даст, но положу эту бумажку в папку, заведенную на моего англичанина. Пусть лежит, хлеба не просит. Железная дорога, лесная промышленность. Вещи для промышленного шпионажа очень интересные. Сомнительно, что Платон Ильич мог выяснить какие-то глобальные секреты или тайны, общаясь с мальчишками, но кто его знает... Курочка по зернышку клюет.