Рыжий: спасти СССР – 2 - Валерий Александрович Гуров

списки на утверждение на союзную конференцию Комсомола в Москву — там тоже Чубайсов. Не много ли?

— В той программе, что он озвучивал, конечно, много спорного. Но всё идеологически выверено. Плановая система, кибернизация Госплана… Это уже идёт. Артели? Так не частники же, не кооператоры… — помощник поёжился в кресле. — А вот Березовский… наговорил.

— Записи собрания засекретить! — приказал Уфимцев.

— Так они и так…

— Совершенно засекретить! На Чубайсова поставь кого из молодых и прытких, пусть его разрабатывает уже плотно. Простыми осведомителями мы не обойдёмся. Если сейчас у Чубайсова останутся люди… А большая половина никуда не ушла, то он становится фигурой. Конечно, нужно ещё реакции Москвы дождаться, — размышлял вслух майор Уфимцев.

* * *

— Пошли, оратор! — сказал Эдик, вышедший на балкон покурить, когда я там стоял и пил чай.

— Много осталось? — спросил я у Мальцева. — И почему ты не ушёл?

— А мне тот упырь не понравился. Приехал такой из Москвы к нам, в колыбель трёх революций, возмущается ещё…

— И ты не ушёл только потому, что питаешь нелюбовь к москвичам? — усмехнулся я.

— А ещё я тебя считаю другом. А ещё я, как бы тебя это не удивило, но порядка хочу. У меня отец уже дважды лежал в больнице с сердцем. Всё боится, что ОБХСС его прижмёт. А я хочу красиво жить, при этом в своей стране и не боятся тюрьмы, заплатив все налоги. Хотя, ты меня пока не убедил! Я всё равно стою за кооперацию и свободу рынка, — как мне показалось, честно признался Эдуард.

Вот и стоило его тогда самого выгнать за такие мысли. Но я хотел бы переубедить. Как оказалось, поддержка Эдика сыграла немалую роль в том, что многие остались. Да, из них также придётся отсеять тех, кто остался ради сохранения дружбы с Эдуардом и доступа через него к товарам потребления. Но в этих ребятах я пока не вижу сплошной гнили. Возможно, ещё получится медикаментозно вылечить ту раковую опухоль капитализма, которая в них засела? А нет, так расстаться всегда успеем.

Глава 7

Мы лежали на разложенном новом диване и наслаждались моментом. Послезавтра Таня улетает с родителями на юга, ну а мне предстоит не самое простое лето. Нет, не потому, что я буду тосковать, хотя и это не исключено, все же моментами мои отношения с Таней… Это глоток молодости, которой я, познавший старость, так и не могу надышаться.

И хотелось бы здесь и сейчас отринуть все тревоги, все глобальные мысли, которые не хотят покидать мою голову, наслаждаться общением с красивой молодой женщиной. Завтра? Оно будет только лишь завтра. И тогда придут и тревоги и проблемы, как и их решения. Потому не стоит забывать о завтра, но стоит забываться в прелестях сегодня.

— Я даю тебе свободу! — вдруг неожиданно выпалила Таня.

Я приподнялся на локтях, посмотрел… Если уж быть честным, не сразу в глаза, как будто бы хотел запечатлеть у себя в памяти красивое женское тело. Но и в глаза, чуть позже, я так же посмотрел. В красивые, глубокие голубые глаза.

— А ты разве у меня свободу забирала? — спросил я после долгой паузы.

— Ты волен делать, пока меня не будет, всё что хочешь и с кем хочешь, — продолжала гнуть свою линию Татьяна.

— Ты сама понимаешь, насколько это глупо и по-детски звучит? Но если тебе так легче, если ты отпустишь ситуацию и не будешь переживать, как я маюсь без тебя, как тоскую, то так и быть… Спасибо за свободу! — согласился я.

Как и предполагалось, полились женские слёзы, сквозь них проступала истерика. Я понимаю, что Таня ожидала иной реакции. Она хотела, чтобы я сейчас клятвенно ей пообещал, что не буду ни с кем никогда, что люблю только её и что сяду на краешек нового дивана и буду днями и ночами только и думать, что о ней. А еще, что письма писать буду. Такие тоскливые, мол, я твой навеки… Тьфу!

Ну я же знал, что так не будет. Я же знал, я говорил, что наши отношения не должны превращаться в подростковую любовь, которая должна ломать любые планы, порой даже рушить жизни. В мире хватает забот, и кроме любви. Нет, я все еще верю в то, что где-то есть такие сильные чувства, что они, как тот организм из космоса в низкопробных фильмах из будущего, поглощают человека и паразитируют. Но я не встретил еще подобное.

— Всё, я ухожу! — сказала Таня, резко поднявшись с дивана.

— Ну и куда я тебе такую красивую отпущу? Иди ко мне! — сказал я и притянул девушку к себе.

Я стал её целовать, был настойчив. А она, сперва лишь опустив руки и предоставляя своё тело, делала вид, что-то, что происходит, её абсолютно не касается. Но это до поры до времени. Таня была страстной женщиной, у неё не получалось безразлично переносить все эти прелести плотской любви, которые мы с ней познаём.

— Ты моё проклятие! Я хочу тебя забыть. Ты моя слабость. Я не могу ни есть, ни пить, не думая о тебе! — со слезами на глазах сказала Таня, когда очередной акт любви состоялся.

Я не мог ей тем же ответить, лишь только обнял и стал целовать шею. Наверное, какой-нибудь прыщавый подросток, желая получить доступ к телу и в следующий раз, прямо сейчас, захлёб говорил бы о своей вечной любви, только бы повторить ещё раз то, что только что произошло. Но мне это не нужно.

Уже под утро, наконец, угомонились, и Таня уснула, мило посапывая мне в плечо.

Я же ещё некоторое время уснуть не мог. Меня не оставлял в покое тот момент, что Комитет следил за нашим собранием. Они же привлекли силы, сорвали людей. Ради чего? Нужна причина, серьезная. Но тогда и последствия нашего собрания обязаны последовать. Где они? Порой незнание причин является намного большим эмоциональным стрессом, чем когда эти причины известны, пусть они и не в пользу.

Почему на меня не выходят чекисты? Ведь явно они слышали то, о чём был разговор в актовом зале общежития. Прошло уже несколько дней, а КГБ даже не наведалась в училище, чтобы хотя бы поставить на вид директору ПТУ, что, на его территории происходят какие-то непонятные