Новик - Геннадий Борчанинов

можно разжиться и телегой, и съестными припасами, которые у нас подходили к концу.

— Касатик, а Ефимка-то почему в Марьинку пошёл? — спросила вдруг старуха.

— Не знаю того, матушка, — сказал я.

— Ребят, наверное, проведать, знакомцев старых, — предположила она. — Ну, то дело благое.

Я старался не вступать с ней в диалог, до того мне было неловко. Выручил, как всегда, дядька, бодрой трусцой прискакавший из лагеря с ещё одним мешком на плече.

— Ей Богу, в сыске тебе служить надобно, Никит Степаныч, всё как и говорил ты! — выпалил он, и я расплылся в довольной улыбке.

Казна это хорошо, чужая казна — ещё лучше. Мешок этот он даже не стал закидывать на лошадь, тащил сам, не выпуская из рук ни на минуту.

Ручей журчал слева от нас, петляя где-то в зарослях папоротника, затем он вобрал в себя ещё один ручеёк поменьше, превращаясь в небольшую речку. Ошибиться было нельзя, рано или поздно мы таким макаром выйдем к людям. Люди всегда строятся возле воды, и даже «взлетев на холмы» после нашествия татар, покинув берега рек и переселившись к водоразделам, всё равно тянулись к ним. Пусть даже не деревня, но какой-нибудь рыбачий хуторок или выселки всё равно найдутся.

И всё равно идти пришлось почти до полудня. Не знаю, как старуха перенесла это путешествие, но лично меня этот пеший переход изрядно утомил, особенно когда солнце снова начало припекать.

Ещё и лес, укрывающий нас от палящих лучей, закончился, мы пошли по чьему-то покосу. Значит, скоро и деревня будет, без вариантов.

Но первым мы увидели не крыши деревенских избушек или дым от печей, а пастуха верхом на чахлом крестьянском коне, пасущего стадо коров. Он почему-то, завидев нас, помчался куда-то прочь. Ну а мы отправились за ним.

Марьинка оказалась деревней в семь дворов. Мы вышли к окраине, и я запоздало подумал, что лучше было бы въехать в деревню верхом, для лучшего впечатления, но было уже поздно. К нам навстречу семенил пожилой хромой староста, поглядывая на нас со странной смесью подозрения и удивления. Но шапку перед нами он всё-таки снял.

— Здрав будь, добрый человек, — поздоровался я. — Чья это деревня?

— Боярина Щёкина, деревня Марьинка, — сказал староста, поглядывая на нашу спутницу. — А это, никак, Бобриха старая с вами?

— На татей мы в лесу напоролись, — сказал я. — Восемью татями стало меньше. Логово их разорили, она вот там с ними жила. Забирайте.

— Куда же она нам? — удивился староста.

— Куда хотите, — сказал я. — Нам же телега нужна. За телегу серебром плачу.

У старосты тут же загорелись глаза, серебро обычные крестьяне видели нечасто, всё больше обходясь примитивным бартером. А уж за телегу, которую рукастый плотник на пару с кузнецом могут смастерить за пару дней, и вовсе — нонсенс.

— Телега? Будет вам телега, — закивал староста, нервно разминая шапку в широкой ладони. — Спешите вы, али нет? Может, ещё чего требуется?

Звон серебра, похоже, застил ему взор, заставив позабыть обо всём остальном.

Мы с дядькой переглянулись. Кажется, ничего.

— Старуху заберите, а больше ничего не нужно, — сказал я. — Мы в деревню заходить не будем. Вон там, за околицей подождём.

Староста кивнул, натянул шапку, потянул старуху за рукав. Та послушно засеменила следом, а мы с дядькой отошли на указанное место, за окраину деревни.

— А чего ты так, Никит Степаныч? — спросил вдруг Леонтий, скидывая шапку на затылок и почёсывая лоб. — Кваску бы хоть испили. А то, глядишь, и в баньке попариться удалось бы.

— Вот ты, дядька, умный иногда, а иногда такую глупость сморозишь, хоть падай, — тихо вздохнул я. — Нас двое всего. На такую кучу добра. А ну перемкнёт чего в голове у деревенских? Прикопают за овином, и поминай, как звали.

— Да брось, — махнул дядька рукой. — Свои же, русские люди. Да и подымет разве смерд на боярина руку? Да и что мы, мужиков деревенских не одолеем? Даже саблями плашмя, по заднице, чтоб неповадно было.

— Одолеем, — кивнул я. — Посечём кого-то даже. А всей гурьбой навалятся с косами да вилами, и всё, хана.

— И то верно, — вздохнул Леонтий. — А в бане и вовсе, хоть голыми руками бери.

— Покажи лучше, что в мешке у тебя, — попросил я.

В мешке оказалась церковная утварь вперемешку с драгоценностями и деньгами. Золото, серебро, каменья. Не слишком много, но достаточно, чтобы безбедно жить пару лет. Или снарядить себе целый отряд боевых холопов, например. Грабила эта банда, похоже, уже давно, успела неплохо подкопить жирок. Вытряхивать и пересчитывать я не стал, просто заглянул и покопался внутри. Кольца и серьги кое-где ещё со следами застарелой крови, монеты самого разного калибра, от настоящих иоахимсталеров до обыкновенных чешуек.

— Да на такое не то что деревенские, иной воевода польстится, — сказал я.

— Прав ты, прав, Никит Степаныч, не подумал я что-то, — сказал дядька.

Мешок с бандитской казной убрали подальше, ладно хоть места он занимал не так много.

Деревенские, однако, с телегой не торопились. Оно и понятно, заявились мы посреди белого дня, когда все крестьяне заняты работой. В такую пору каждый день на счету. И всё-таки после получаса томительного ожидания телегу к нам прикатили. Двое тянули за оглобли, ещё двое толкали сзади. Староста ковылял позади, льстиво улыбаясь.

— Вот, боярин, телега вам ладная, новая почти, о прошлом годе собрана, — начал нахваливать староста. — И денег-то прошу всего-ничего! Пятьдесят копеек!

Я нахмурился, дядька выпучил глаза.

— Ты, грабитель! Кабы ты телегу с лошадью привёл, так мы, может, ещё и подумали бы! — выпалил дядька.

— А про лошадь уговора не было! — не понял претензии староста.

— Какие пятьдесят копеек? Десять вашей телеге красная цена! — прорычал дядька. — Оглобли кривые, колёса скрипят, за версту слыхать!

— Дёготь берёзовый отдельно купите, смажете, — заявил староста.

— Ты, мошенник! — выпалил дядька.

— Леонтий, погоди, — попросил я.

Телега и впрямь была в удручающем состоянии, но нам выбирать всё равно не из чего. А вот цену сбить можно. Скорее всего, на то и был расчёт продавцов, которые стояли рядышком и хмуро глядели на нас и наши тюки.

— Уважаемый… Пятьдесят копеек я бы и