Дренг (СИ) - Борчанинов Геннадий

— Козье дерьмо! — проревел он, вскидывая топор над головой.

Время уворачиваться. Ни о каких контратаках пока не могло быть и речи, огромный двуручный топор порхал в воздухе, как пушинка, и я мог только уклоняться и бегать вокруг Олафа, как таракан от тапка. Зато я знал наверняка, такие вспышки ярости неизбежно заканчиваются резкой волной усталости, и тогда-то у меня появится шанс.

Так и вышло. Движения Олафа замедлились, вскидывать топор становилось всё тяжелее, ему нужна была передышка, но я не дал ему возможности передохнуть, орудуя длинным тесаком, словно бритвой, и новые и новые порезы расцветали алыми тюльпанами на белой коже норманна. Теперь-то я пустил ему кровь.

— Мне жаль тебя, Олаф, — процедил я, вновь отдаляясь от его топора. — Ты настолько жалок, что вынужден прятаться за шуточками, подколками и оскорблениями. И ты сам это знаешь.

— Сдохни! — зарычал он, снова кидаясь на меня.

Я кружил по поляне, ровной, как стол, раз за разом уворачиваясь от богатырских ударов. Подыхать сегодня я не собирался. Ещё не время. Но и убивать Олафа не хотелось. Его брат, Лейф, захочет мести, а запускать этот маховик насилия и сражаться ещё и с ним я не желал.

Понимание вдруг пришло в этот самый момент. Я пришёл сюда не случайно. Я пришёл сюда, чтобы остановить кровопролитие. Предотвратить десятки и сотни войн, которые в будущем развяжет единая Британия. Нужно только не допустить её объединения под одним или другим знаменем. Вот только для этого придётся стать самым большим карасём в пруду Северного моря, а для этого нужно пролить немало крови. Стать вождём, конунгом, повести за собой людей. Иначе ничего не выйдет.

Как в знак подтверждения моих слов, солнце вышло из-за облаков и засияло за моей спиной, на мгновение ослепляя Олафа. Я подлетел к нему, схватил топорище свободной рукой, коленом двинул под кольчужную юбку. Олаф попытался меня отпихнуть, вырвать оружие, но я тут же полоснул его ножом по лицу, а потом ударил по свежей ране рукояткой ножа.

Олаф зашипел от боли, по его лицу струилась кровь. Оно и без того успело пострадать вчерашним утром, а теперь я добавил ещё. Мы сошлись в клинче, и я без труда мог бы насадить его на перо, но вместо этого ещё дважды ударил в лицо. Олаф пошатнулся, и я без труда опрокинул его наземь простой подножкой.

Я вывернул топор из его рук. Для этого пришлось немного резануть его по пальцам, но я справился. Олаф смотрел на меня со страхом и ненавистью, ожидая, что я прикончу его здесь и сейчас. Я вскинул топор над головой, удовлетворённо глядя, как вспыхнул ужас в его глазах, но вместо того, чтобы нанести последний удар, я вонзил топор в землю рядом с его головой.

— Ты просто дурак, Олаф, — произнёс я. — Я не хочу тебя убивать. Но если придётся, я это сделаю, не сомневайся.

Он издал какой-то странный всхлип, резко втягивая воздух сквозь сжатые зубы, а все остальные норманны наконец выдохнули, заворожённо глядя на меня. Нас никто не поддерживал ни звуком, ни криком, все просто молча наблюдали за дракой, гадая, чем всё кончится. И они явно не ожидали моей победы. Я и сам в какой-то момент не ожидал.

Я подошёл к своему месту, подобрал топор, сунул за пояс, разрезал путы Кеолвульфа, дал ему хлеба и воды, позавтракал сам. В общем, вёл себя, как ни в чём не бывало, хотя сердце всё ещё бешено стучало, барабанным боем отдаваясь в ушах.

Ко мне подошёл Лейф, сел рядом, покосился на брата, который молча перевязывал раны в стороне от всех.

— Кхм… Спасибо, Бранд, — тихо сказал он. — Он и вправду… Это самое… Дурак. Но он хоть и дурак, но он всё равно мой брат.

— Попробуй его образумить, Лейф, — так же тихо сказал я. — Нам сейчас не до склок и его дурацких шуточек.

— Я думаю, ты надолго отбил у него охоту шутить, — сказал Лейф.

Мы вышли спустя уже несколько минут, Кеолвульф пообещал довести нас до ближайшего крупного города. К моему удивлению, его название я узнал, это оказался Кембридж. Вряд ли там уже существовал знаменитый университет, но городок был, и там наверняка можно было раздобыть корабль.

Шагать до него, по словам Кеолвульфа, было ещё долго, но зато у нас появилась конкретная цель, и это всех немного приободрило. Всех, кроме Олафа, который мрачно шагал позади и не вступал в разговоры ни с кем, кроме брата.

Больше ничего интересного в дороге не происходило. Мы пошли вверх по реке, вдоль берега, всё так же избегая деревень и хуторов, и через два дня пути мы вышли к стенам Кембриджа. Город был обнесён деревянным частоколом и небольшим рвом, а больше никаких укреплений снаружи видно не было. Я, как военный, смотрел не на красоты здешних мест и не на архитектуру раннего Средневековья, а на то, как этот город можно было бы атаковать или оборонять, и увиденное меня разочаровало.

Река, подарившая городу своё имя, рассекала его надвое, и значительная часть домов оставалась за пределами городских стен, а со стороны пристани стены, потемневшие от воды и времени, заходили в реку едва ли на пару метров. Нападение со стороны реки местные не смогут отразить при всём желании.

— Думаешь о том же, о чём и я? — спросил меня Торбьерн, перехватив мой задумчивый взгляд.

— Не знаю, — сказал я. — А о чём ты думаешь?

— Городок неплохо было бы ограбить, — протянул кузен. — Но увы, не в этот раз.

— Не в этот раз, — пробормотал я.

Я продолжал раздумывать над тем озарением, что посетило меня во время драки с Олафом, и всё больше убеждался в том, что моё предназначение состоит именно в этом. Не зря же я попал именно в это время и именно сюда, должен же быть в этом какой-то смысл. И я должен, как во время лесного пожара, предотвратить распространение огня другим огнём. Выжечь всё дотла, чтобы остановить идущее пламя. Начать войну, чтобы остановить будущее кровопролитие, ещё более ужасное и страшное.

Тяжёлые думы, вероятно, легко читались у меня на лице, потому что члены нашей команды то и дело косились на меня, переглядывались и шептались между собой. Наконец, во дворе таверны, в которой мы расположились всем нашим караваном, ко мне подошёл Рагнвальд.

— Что-то тебя тревожит, Бранд, — произнёс он.

Я рассёдлывал одну из наших лошадей, поэтому лишь пожал плечами, пытаясь разобраться во всех этих ремешках и верёвочках, с помощью которых седло держалось на конской спине.

— Что бы это ни было, всегда нужно помнить, что всё в руках норн, — с важным видом пояснил Рагнвальд, дотронувшись до серебряного молотка у него на шее. — Урд, Верданди и Скульд. Одна прядёт, другая — ткёт, третья — режет. И никому не понять всю сложность этого полотна.

— Звучит пугающе, — буркнул я.

— На самом деле нет, — сказал Рагнвальд. — Даже боги подвластны судьбе.

Я наконец справился с подпругой и освободил усталую крестьянскую лошадку от седла, взвалив его себе на плечи.

— Я предпочитаю сам быть хозяином своей судьбы, — сказал я, тут же понимая, что это ложь.

— Ты можешь так думать, — усмехнулся Рагнвальд. — Но противиться судьбе всё равно нельзя.

— А если моя судьба в том, чтобы принести беду целому народу? — вдруг спросил я.

— Значит, иди и делай что должен, — жёстко сказал он. — Иначе будет ещё хуже.

Я кивнул. Пожалуй, он прав. А если я попытаюсь бежать от судьбы, то будет хуже для всех, рано или поздно. Для тех, кто уже родился и для тех, кому предстоит родиться тысячу лет спустя.

— Спасибо, Рагнвальд, — сказал я.

— Пойдём внутрь, — предложил он. — Все уже там.

Сигстейн и Вестгейр нашли таверну, которую сняли целиком. За пределами городских стен, но достаточно дешёвую и вместительную, чтобы вся наша компания могла переночевать под крышей и в тепле. Звалась она «Перо цапли», потрёпанное временем белое пушистое перо и впрямь висело над очагом. Хозяин таверны взял с нас слово, что мы не будем ничего крушить и ломать, и мы без всяких сомнений это слово дали.

Задерживаться в Кембридже мы не собирались, по первоначальному плану мы должны были сбагрить на здешнем рынке всё награбленное, а потом на вырученное серебро купить какой-нибудь корабль, способный переплыть Северное море. А вот насчёт дальнейших действий наши мнения разделились.