Василий Сахаров - Булавин 1-2(СИ)

  Мазепа милостиво кивнул атаманам и задал стандартный вопрос, ответ на который он и так знал:

  - Что привело вас ко мне, атаманы-молодцы? Зачем вы встречи искали?

  Гордеенко и донской атаман переглянулись, и речь повел отец. Он оправил красивый темно-синий кафтан, повел плечами, и сам спросил:

  - Гетман, почему здесь иезуит?

  Мазепа чуть скривил губы и ответил:

  - То гость мой и представитель Станислава Лещинского, короля Речи Посполитой. Вы ведь не на торг пришли, а против царя московского бунт чинить?

  - Не бунт мы затеваем, а правду защитить хотим и свободу свою отстоять.

  - Пусть будет так, но пан Залевский останется...

  - Тогда разговора не будет, - сказал отец, и мы все вместе развернулись на выход. Бояться гнева гетманского не стоило. Как я говорил ранее, под стенами Переволочны триста наших казаков, да на другом берегу Днепра около тысячи сечевиков во главе с Лукьяном Хохлом. Мазепа про это, наверняка, знал.

  - Стойте, - откликнулся гетман и повернулся к иезуиту. - Пан Залевский, пожалуйста, обожди в соседней комнате.

  Иезуит окатил нас презрительным взглядом и, что-то пробурчав, вышел. Мазепа расплылся широкой улыбкой и спокойным тоном продолжил разговор:

  - Не мог от него никак избавиться. Давайте прямо говорить. Что вы предлагаете?

  Теперь речь повел Костя Гордеенко, как знающий украинские дела лучше отца:

  - Иван Степанович, ты ведь знаешь, что генеральный судья Кочубей и полковник полтавский Искра на тебя донос в Малороссийский приказ написали, так что дороги назад тебе нет...

  - И не только на Москву они отписали, но и киевскому губернатору, - перебил его гетман. - Но я не боюсь, заступники у меня серьезные. При нужде, сам канцлер Головкин за Мазепу слово скажет, да и царь мне верит. Впрочем, я с вами, так как вы всерьез решили дело делать, а не как обычно, криком и набегами ограничиться.

  - Ну, раз так, - продолжил кошевой атаман, - то предлагаем тебе немного и немало, а стать независимым владетелем всей Украины. Лучшего момента, чем сейчас, может уже и не представиться. Москва, шведы, ляхи и турки с крымчаками, сейчас каждый сам за себя, и устойчивых союзов ни у кого нет, а если мы пойдем на отделение, то получится. У тебя тридцать тысяч реестровых казаков, а если напряжешься, то и пятьдесят соберешь. За нами тридцать тысяч вольницы сечевой, да на Дону двадцать будет, да беглых с двадцать тысяч, а то и более. И это без учета закубанских орд, казаков с Яика, Терека, Кубани, да заволжских калмыков, так и не принявших царскую власть. Если все заодно биться станем, так и победа за нами будет. Решайся, гетман. Москва и Речь Посполитая, мнения и пристрастия быстро меняют, а у тебя жинка молодая, да сила под рукой. Неужто не хочешь оставить деткам своим, что-то кроме дурной славы царского прихвостня или наоборот предателя московских интересов?

  От таких слов гетман надолго задумался и, наконец, решился:

  - Чего вы хотите?

  - Нужны пушки, порох, одежда, деньги и продовольствие для сечевиков, - начал перечислять Кондрат. - Кроме того, ясно, что сразу прийти к нам на помощь всеми силами ты не сможешь. Поэтому надо царя московского и короля шведского с Лещинским лбами сталкивать, и борьбу их усугублять. А что касательно воинов, то пусть от реестра к нам для начала молодыки пойдут. Парни погуляют и опыта наберутся, а нам помощь.

  В чем, в чем, а в таких материях как снабжение войск и экономика гетман соображал туго, сразу ухватил быка за рога и начал перечислять:

  - Пушки будут вместе с нарядом, и припас для них выделим. По требованию царя Петра я не один армейский магазин на Украине организовал, так что будут ложные набеги, имущество увезем, а потом все на татар, ляхов и шведов спишем. Хлеб есть в Чернигове, дам пятнадцать тысяч четвертей. Одежда на десять тысяч человек будет. Денег выделю тридцать тысяч золотых червонцев, - на секунду Мазепа запнулся, видимо, решал что-то, и продолжил: - Теперь, насчет подкреплений. Молодыки и без моего ведома уходят, я знаю, что ваши люди по селам ходят и в поход их зовут. Пусть идут, я не против, но требую, чтобы они определялись вместе с реестровыми казаками, шли отдельным войском и под командованием моего человека.

  - Кого назначишь? - спросил Гордеенко.

  - Стародубского полковника Ивана Скоропадского, верный мне человек. С ним пойдут пять тысяч из Гадяцкого, Прилуцкого, Миргородского, Черниговского, Нежинского, Лубенского и Переяславского полков. Тем верить могу в полной мере, не то, что Полтавцам.

  - Мы согласны, - подтвердил Гордеенко.

  - Не спеши, Костя, это не все, - гетман бросил быстрый взгляд на Гордеенко, с которым до этой встречи находился в открытой вражде. - Что я получу от вас, когда от царя отойду?

  Слово опять перехватил Кондрат:

  - Полная поддержка во всех делах и подкрепление нашими войсками. Поможем несогласных полковников давить, а когда рядовые казаки узнают, что мы с тобой, то мало кто против тебя встанет. Сечь на Украине влияние пока еще имеет, и ты можешь гетманом навечно стать. Ну, а если богу угодно будет, то булаву свою по наследству передашь или сам преемника выберешь.

  Разговор длился два часа. И когда все было оговорено, настал мой черед, не зря меня в эту поездку писарем взяли. Раз так, то засел я за бумаги и начал роспись договора между реестровым, сечевым и донским казачеством. В двух экземплярах. Полчаса работы и я вошел в историю, как человек, чьей рукой был написан важнейший государственный документ. Наконец, все было закончено, гетман и атаманы расписались, заверили друг друга в дружбе, и расстались.

  Мазепа остался в Переволочне, а мы покинули городок и, переправившись на другой берег Днепра, помчались в Кодак. Время поджимало. Через два дня запорожское войско должно было выступить на Дон.

Войско Донское. Черкасск - Обливенский городок. 01-10.09.1707.

  Солнечный полдень 1-го сентября. В столицу Войска Донского вступил сильный отряд полковника Юрия Долгорукого. Казаки про него уже знали, от самого Воронежа за царскими карателями присматривали, и все были встревожены. При этом не особо-то и важно, есть ли за тобой провинность перед Петром Романовым или нет. Князь Юрий был наделен большими полномочиями, и мог практически любого, кто ему не по нраву, в измене обвинить.

  На соборной площади Черкасска собрались казаки. Люди в сборе и на крыльцо приказной избы выходит войсковой атаман Лукьян Максимов, рыжебородый и коренастый мужчина, взирающий на белый свет из-под мохнатых ресниц. В руках у него царские клейноды, пожалованные царем за невмешательство донцов в астраханский бунт стрельцов. Он окидывает суровым взглядом площадь, битком набитую рядовыми казаками и представляет кругу князя Юрия Долгорукого.

  Казаки встречают его ропотом, а писарь, приставленный к царскому отряду, выступив вперед и, приосанившись, зачитывает указ царя Петра Алексеевича Романова:

  "Господин Долгорукий! Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из иных разных наших городов, как с посадов, так и уездов, позадонские люди и мужики разных помещиков и вотчинников не хотят платить обыкновенных денежных податей. Они оставляют прежние свои промыслы и бегут в разные донские городки, а паче из тех городков, из которых работные люди бывают по очереди на Воронеже и в иных местах. И забрав наперед в зачет своей работы лишние многие деньги, с женами и с детьми убегают они и укрываются на Дону в разных городках, а иные многие бегают, учиняют воровство и забойство. Однако же, тех беглецов донские казаки из городков не высылают и держат в домах своих. И ради того указали мы вам ныне для сыску оных беглецов ехать на Дон без всякого замедления. Которых беглецов обнаружите, надлежит вам во всех казачьих городках, переписав, с провожатыми, с женами и с детьми, выслать в те города и места, откуда кто пришел. А воров и забойцев, если где найдутся, хватай и отсылай с караулом в Москву или Азов".

  Писарь закончил оглашение указа, и голутвенные казаки, многие из которых сами в прошлом были беглецами, тут же разразились негодующими криками:

  - Не по закону! Не бывало такого!

  - С Дону выдачи нет!

  - Вертайся на Москву, полковник, здесь тебе не родовое поместье!

  - Не допустим!

  Старшины донские молчали, а смотревший на это безобразие князь Долгорукий, стройный мужчина на вид лет сорока в парике и полковничьем мундире, брезгливо поморщился, обернулся к ним и сказал:

  - Уймите чернь, старшины.

  К полковнику подошел бывший войсковой атаман Илья Зерщиков и, наклонившись к уху, зашептал:

  - Князь, голутвенные распалены, и пока их унять нельзя. Слухи ходят, что с Запорожья против царя сечевики идут, да с войском донским, что на границе стоит, непорядок. Пока они не развеются, покоя не будет. Езжай ты, князь, без шума и по-тихому на Азов или Воронеж. Как все затихнет, так и будешь беглых ловить.