Целитель #17 Этот мир, придуманный нами - Валерий Петрович Большаков

и хоть в три пледа закутайся, душу не согреешь. А так порой хочется тепла! Просто невыносимо…

Женщина усмехнулась. Когда тебе под сорок, одиночество пугает. Она замедлила шаг и пожала плечами, словно отвечая своему настроению.

И стоит ли тогда спешить домой? Тем более, что сегодня праздник — День космонавтики!

Ровно пятьдесят лет минуло со старта Гагарина, вот только отметить это великое событие, как следует, не удастся — в Звездном не держат баров.

«Ну, и ладно», — подумала Блэквуд, сворачивая к кафе «Звездочка».

Заведение общепита занимало весь цоколь старой, но опрятной пятиэтажки гагаринских времен, и внутри всё дышало той, почти ушедшей романтикой — ряд квадратных колонн сверкал облицовкой из стеклянных шариков, а ближнюю стену покрывала яркая глянцевая мозаика — ракеты, кометы, фигура в скафандре, окольцованный Сатурн и россыпь звезд.

Вертлявая девчонка-официантка обслужила мигом, выставив креманку с мороженым и чашечку «капучино».

«Одно только удовольствие и осталось, — кривовато усмехнулась Шарлотта, — вкусно поесть!»

— Вы позволите? — послышался вежливый голос.

Женщина подняла глаза и на секунду оторопела. Дежа-вю?

Вальяжный мужчина, испрашивавший у нее разрешения, удивительно походил на давнюю ее любовь, Пита «Мэверика» Митчелла — и внешне, и манерами. Услужливая память перенесла Шарлотту на годы и годы в прошлое…

…Бар в офицерском клубе гудел от болтовни и смеха. Лопасти вентиляторов под потолком миксовали соленый дух близкого океана с запахом виски и сигаретного дыма. Сиеста.

Пилот-инструктор Блэквуд скучала за столиком, крутя за тонкую ножку полупустой бокал. Публика была ей знакома — летчики, лощеные и нагловатые, флиртовали на грани дозволенного — «кадрили» подружек на ночь, а девушки, восхищенно хлопавшие накрашенными ресницами, ждали признаний — и предложений на всю жизнь.

Шарлотта снова покосилась в угол, отделенный барной стойкой. Там стоял лейтенант Митчелл, окрещённый «Мэвериком».

Ковбои так прозывали не клейменных бычков — норовистых, державшихся от стада наособицу…

Блэквуд слегка напряглась — Митчелл приблизился и сел за ее столик.

— Знаете, — его мягкий голос обволакивал, — мне сказали, что я должен произвести впечатление на самую красивую женщину в баре…

Изучающий взгляд Шарлотты блеснул интересом.

— И что же вы придумали? — вскинула она бровь.

Мэверик ухмыльнулся, и пружинисто встал.

— Гус! Пора!

Скалившийся напарник подскочил, и они дуэтом, нестройно, но звучно завели старый хит:

You’ve that lost loving feeling,

Oh, that loving feeling,

You’ve that lost loving feeling,

Now it’s gone, gone, gone! Whoa - oh !..

Народ в баре хохотал и аплодировал, подпевая хором, а Блэквуд только головой качала, не зная, как же ей поступить — рассмеяться со всеми вместе, или уйти?

Допев, Митчелл снова оказался рядом, и Шарлотта скрестила руки на груди, словно защищаясь и отстраняясь от неизбежного.

— Это всегда срабатывает? — поинтересовалась она.

— Как правило, да! — Мэверик расплылся в самой обаятельной из своих улыбок.

Женщина допила вино, глядя на Питера поверх бокала.

— Вам повезло, лейтенант, — молвила она, вставая и шагая к выходу. — Сегодня — исключение…

…Вернувшись в настоящее, Шарлотта сказала, удерживая улыбку:

— Присаживайтесь.

Вальяжный брюнет поклонился, и сел напротив.

— Звездный городок, по сути — маленький поселок, тут все на виду, — проговорила женщина, изображая вежливую рассеянность. — Но вас я раньше не встречала. Вы новенький?

— Старенький! — засмеялся ее визави. — Наверное, целый год тренируюсь по ускоренной программе — и прикладываю все свои силёнки! Очень хочется попасть на борт «Циолковского», в экспедицию.

— Вы космонавт? — сдвинула брови Блэквуд.

— Я астрофизик. — В мужском голосе зазвучала бархатистая хрипотца. — Меня зовут Пётр, Пётр Бельский. Мне сказали, что вы — лучший астронавигатор, и пришли в космонавтику… то есть, в астронавтику, из морской авиации…

«Пётр… — мелькнуло у женщины. — Питер! Пит…»

— Был такой факт в моей биографии, — скупо улыбнулась она. — Но в проект «Аэлита» я попала еще и по другой причине — у меня за душой диплом магистра астрофизики из Беркли.

— О-о! — обрадовался Бельский. — Так мы коллеги! Очень приятно. Правда!

— Верю! — развеселилась Блэквуд, ощущая искренность и радуясь своему открытию.

— Мне, вообще, везет в науке… — доверительно сказал Пётр, благодарно кивая официантке за поданный кофе. — Начать хотя бы с того, что я два года работал с Николаем Александровичем Козыревым…

— С самим Козыревым⁈ — восхищенно ахнула Шарлотта.

— Да-а! — мигом возгордился Бельский. — Правда, академики тогда отвергли его причинную механику, и он еле устроился консультантом… Но какие, все-таки, шикарные идеи Николай Александрович выдавал… — Он покачал головой. — Щедро, не жадничая! Наверное, я от него заразился этой вот вольностью мысли, когда не молишься авторитетам! — На его губах заиграла совершенно мальчишеская улыбка. — Знаете, я еще в восьмидесятых выдвинул гипотезу о существовании метеоритно-пылевого «марсианского кольца». Оно очень тонкое и рыхлое, но от этого не менее опасное — сколько автоматических межпланетных станций это чертово кольцо уже сгубило! С Земли это образование не разглядеть, и я предложил серию экспериментов по его локализации. Вот, поэтому меня и включили в состав экспедиции на Марс… — Длинно вздохнув, он торопливо хлебнул остывший кофе. Отставил чашку и сжал пальцы в кулак. — Утвердили бы еще… Вас-то обязательно утвердят, где они еще найдут такого симпатичного астронавигатора!

— Может, на «ты»? — сладко улыбнулась Блэквуд.

— С радостью! — воспрял Бельский.

Узкая женская ладонь ласково накрыла сжатый кулак.

— Зови меня Шарли…

Четверг, 9 июня. Позднее утро

Москва, Кремль

На заседаниях Политбюро я всегда оказывался ближе всех к столу президента, но не потому, что был в фаворе. Просто мне так удобнее — сидеть с краю. Терпеть не могу, когда зажимают с обеих сторон, а для того, чтобы сесть, чтобы встроиться между чьих-то боков, надо мелкими толчками придвигать стул… Меня это подбешивает.

Облокотившись на длинный стол, по обычаю застеленный зеленой скатертью, я сплел пальцы и уткнулся в них, пряча улыбку.

Генерал-лейтенант Лебедь, выйдя в президенты СССР, не утратил своеобычного грубоватого юмора, да и выглядел он как-то… не по-офицерски, что ли, больше смахивая на старшину из отдаленного гарнизона. Правда, штатский костюм сидел на нем, как влитой — выправка чувствовалась.

Ну, как однажды выразился сам Александр Иванович: «Мужчина должен быть чуть-чуть симпатичнее обезьяны, и не смазливостью лица определяется его истинное достоинство».

Ноу комментс.

— Все собрались? — президент исподлобья оглядел присутствующих.