Вперед в прошлое – 7 - Денис Ратманов

— Представляю. Еще и я на тебя кинулся, когда тебе и так хреново. Ты ведь не думал, что так будет!

— Не думал. И тем более не желал Инне ничего плохого. Никто не думал. Ну что, домой, или — сбор под платаном?

Илья зевнул и пожал плечами. Я тоже зевнул. После кошмарного напряжения нас отпустило, эмоций не осталось, и хотелось одного — спать. Но раз уж я объявил общий сбор, нужно было присутствовать.

— Значит, сбор, — констатировал я и вдруг кое-что вспомнил: — Нет! Ты, если хочешь, иди домой, мне надо за мопедом.

Чего я не ожидал — того, что наша классная так озадачится произошедшим и будет дежурить под дверью реанимации вместе с бабушкой и мамой Инны. Вот и сейчас ходит, меряет шагами коридор — ждет, наверное, когда Инна очнется.

Подберезные, поглядывающие искоса, меня настораживали. Особенно — бабушка, которая чуть горло мне не перегрызла в кабинете директора. Потому я тянул время, ждал, когда они перестанут блокировать лестничную клетку и лифт, и я смогу улизнуть. Однако зловредная бабка будто специально меня подстерегала, вроде и не смотрела в открытую, но я точно знал: пасет.

Все-таки я чувствовал вину перед этими людьми, и было стремно выслушивать их душевные излияния или обвинения. Но время шло, Илья начинал нервничать, а бабка все не уходила от лестницы. Хуже того, Елена Ивановна поговорила с мамой Инны и нажала кнопку лифта, собираясь ехать домой. Ну все, сейчас или никогда. Не хотелось мне применять силу против старушки, но, если бросится и начнет глаза выцарапывать, придется. А так, в присутствии учительницы, может, не рискнет.

Я встал за спиной Еленочки, рассчитывая войти с ней в одну кабину, но кто-то схватил за руку — я чуть на месте не подпрыгнул, а когда обернулся, обнаружил себя в цепких лапах Валентины Марковны. Ничего не стоило освободиться из захвата, но, посмотрев в глаза старушки, я не прочел там ненависти.

— Павел, можно тебя на пару слов? — проговорила она примирительно, обратилась к Илье. — Парень, я хочу побеседовать с твоим другом с глазу на глаз. Отпустишь его на две минуты?

Илья посмотрел на меня — что делать, мол? — на нее, снова на меня. Я кивнул, и он шагнул в лифт, который сразу же закрыл створки и поехал вниз.

Валентина Марковна разжала узловатые пальцы, выпуская меня, зыркнула на дочь — мать Инны тотчас исчезла, и стало ясно, кто главный в этой семье.

Мы с Валентиной Марковной играли в гляделки, и я ожидал чего угодно. Изучал морщинистое, как урючина, лицо и понимал, что бабушка Инны совсем старенькая, ей явно больше семидесяти, как бы не восемьдесят.

— Жаль, что наша Инна тебе не приглянулась, хороший ты парень.

Я чуть глаза не потерял от удивления. Опомниться мне старушка не дала, сказала:

— Время сейчас страшное, темное. Страшнее, чем когда была война, тогда хоть понятно: это враг, это свой. Теперь поди разберись, кто враг. — Она помолчала немного и продолжила: — Было мне шестнадцать, любила я парня, открылась ему… Спасибо, что поступил с нашей девочкой порядочно: не испортил то, что самому не надобно.

Меня от неловкости парализовало. Чего угодно ожидал — но не откровений этой пожилой и, безусловно, мудрой женщины.

— А подруга из-за мужика повесилась. Так он сделал вид, что ничего не знает и вообще ни при чем. Жил и в ус не дул, дерьмо овечье! А ты искал Инну, помогал.

Аж в горле заскребло, так я расчувствовался.

— Спасибо тебе еще и за то, что не стал рассказывать про предсмертную записку. Поди Инне самой стыдно будет, когда в себя придет. А очнется, тогда и решим, что говорить всем. И ты пока молчи.

— А про таблетки? — вспомнил я. ­— Учительница знает же. В школе секретарша всем сказала.

— Это плохо. — Валентина Марковна потерла лоб, лихорадочно думая, как спасти репутацию внучки. — Скажем, перепутала клофелин и таблетки от аллергии, они рядом лежали.

— Так пойдет, — кивнул я. — Вам спасибо за… житейскую мудрость. Я очень рад, что все обошлось, и надеюсь, что Инна одумается. Ну какая может быть любовь, когда нам учиться надо?

— Любовь не спрашивает, — вздохнула старушка. — Но Инну я очень хорошо понимаю.

И подмигнула мне, как девчонка. Я спасся в лифте, нажал на кнопку первого этажа. Уши горели, щеки пылали — никогда не чувствовал себя так неловко; даже когда трусы продавал, было не так. Бабка недвусмысленно выразила симпатию, бр-р-р! Я прям Иваном-царевичем себя ощутил.

Илья, ожидающий на первом этаже, глянул на меня и залился хохотом:

— Сеньор-помидор! Что с тобой?

— Чуть не изнасиловали, — буркнул я и покраснел еще больше.

— А серьезно? Поверю же.

— Похвалили за оперативность… весьма необычным способом. Фу, не хочу вспоминать… Бабка сказала, что я — настоящий жених.

Илья снова засмеялся, а я, глядя, как он заливается, сперва улыбнулся, потом запрокинул голову и захохотал. Да, глупо и несвоевременно, но так выходило напряжение этого ужасного дня.

К двум часам я успел сгонять за мопедом и приехал, когда все были под платаном — и члены нашего клуба, и Желткова с Карасем, и младшие. Вся школа уже знала, что Инна пошла топиться, и теперь каждому было интересно почему. Версий обсуждалось несколько: ссора с родителями, несчастная любовь и внезапная хандра. В девяностые модное слово «депрессия» было не в ходу.

— Да вы гоните, какая несчастная любовь? — Рая всеми силами пыталась исключить истинную версию. — Да от нее все пацаны ссутся, разве ей кто откажет?

— Вот насчет всех не надо, — гордо вскинул голову Рамиль.

— Угу, — буркнул Димон Минаев.

— Даже старшеклассники за ней бегали, и Мановар яйца подкатывал. И хрен этот, как его… Афоня, во!

— Скорее поссорилась со своими и психанула, — сказал Кабанов.

Алиса