Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

тайнопись. Тайн — но — пись! Никто ещё не смог прочитать. Триста лет лежало. Лежало себе и лежало. Были люди, да, брали с собой. Возвращали через неделю. Я тоже пытался — и, догадываешься? А то: полный ноль, без никакой пользы дела».

— А я прочитаю! И не такое разжёвывал, — уверенно резал Михейша. — А зачем привезли? Дайте, деда Макар, я прочту, уверяю… почти на девяносто уверяю.

— А если не прочтёшь, не в гневу будет сказано, а для смеха: тогда давай ты полезешь под стол и станешь кукарекать. Положим, подряд десять раз! Годится?

— Я не петух, — обиделся и одновременно зажёгся Михейша. — А сами — то станете кукарекать, если я прочту? Слабо на спор?

— Помечено! — заливается смехом Макарей.

Ну и молодёжь нынче уродилась!

Бабушка по инерции хихикнула тоже. Но засомневалась в надобности и правилах спора. Уж она — то хорошо знала тайные склонности и занятия своего внука. В самом деле: как бы не пришлось опрометчивому брату кукарекать!

— Если письмо в затейной литорее10, то плёвое дело, — манерно заявил Михейша, ничуть не струсив. — С тайнописью я, дедуль, знаком не понаслышке.

— Вот фанфан, а! Ну, фанфан! — засмеялся дед Макарей. Откинулся на спинку стула. — Молодость, молодость всё это. Отсюда бравада и шапкозакидательство!

Вспомнил об ушедшей его собственной студенческой юности, задрал ноги и выказал миру вязаные носки цвета испуганной зебры.

— Весной, почти лето, тёплые носки, полоски дурацкие как у половика, — отметил втихаря Михейша. Чухля домашняя.

— Что, заинтересовался рисунком? Это не простая вязка. Оренбургские ткачихи, они не только…

Какое! Не дослушав исключительной технологии вязки, и воспользовавшись неустойчивостью дедушкиной диспозиции, Михейша выхватил из его рук и конверт, и письмо.

— Эй — ей, ещё не договорили!

Какое там! Нелепой стрекозой, махая руками и выворачивая ноги в коленях — чтобы одолевать сразу по три ступеньки — начинающий сыщик взмыл на второй этаж и зарылся в своей комнатёнке.

Там вооружился лупой.

Для начала переписал текст более явно. Изобразил какие— то столбцы. В столбцах выставил значки и пересчитал каждый. Переписал ещё раз. Переписал второй.

В час ночи крикнул: «О»! В час тридцать: «Е»!

После того, как определилось ещё несколько основных гласных и согласных, дело было почти выполненным. Царевна использовала всего лишь слегка усложнённую «мудрую литорею».

Михейша положил на алтарь науки вечер, ночь и кусок утра.

С первыми петухами письмо было окончательно расшифровано. Кроме, разве что, четырёх слов с абсолютно непознаваемым, видно староцерковным смыслом. В библиях Михейша не силён. И упомянуто о каком — то Фуй — Шуе, которого царевна грозилась отобрать у сожителя, если он не будет приезжать с любовью и поцелуями по два раза на неделе.

— Кукареку! — крикнул для начала дворовый будильник. И вежливо: — Вставайте лю — у–у — ди, кох — кох — кох! Кому врача? А, может, палки?

Зашипел картонный Биг — Бен. Пришлось придавить его подушкой.

Михейша высунулся в окно и вгляделся в поднимающееся над дальними елями слабое зарево. — А не отдолбануть ли от бабкиной сигары кусман?

— Кукареку — у–у! — прозвучало опять с Федотова двора, ещё громче и нахальнее.

Обложили со всех сторон Михейшу идиотскими звуками!

— Не сплю я, — пискнул Михейша в окно.

— Кок — н–ду, кок — н–ду! — прямо под нос во французском переводе. Это действительно петух Фритьоффа — красно— синий с одной стороны и огненно — рыжий с другой — оседлал совместную с Полиевктовыми границу.

— Вот же сволочь, издевается! И ареального петуха научил по — французски лопотать. Мог бы кричать по нашему: не так занозисто!

— «Фуй — Шуй, Конфуций, фуй — шуй!», — также «будяще с тысячелетним оттенком» донеслось из Федотовского кабинета.

— И Фенька, дура, туда же, — подумал Михейша, — странные песни поёт, гайки бы ей под хвост навинтить! Дак нет же, самка она: ничего не выйдет.

— Кукареку! — зашептал петух православный с далёкой Бернандини нумер айн бис.

— Вот так дед Макарей будет сегодня горлопанить, — подумал удовлетворённый совиными деяниями Михейша. Он представил деда под столом. Живот его — будто сам собой — содрогнулся, а затрясшиеся параллельно животу губы выдали спазмическую серию хихикающих звуков.

— Дед он хороший, что уж я так развеселился? — журился Михейша, — разгадал, так разгадал. Не велика заслуга, коли знать ключ.

Хотя по правде: ключик Михейша придумал сам. Так честно, как будто по незнанию доказал себе — дурню — уже известные всему миру Пифагоровы штаны. — К кровати шагом марш! Ать — два!

Подушка вомнулась на три четверти, приняв в своё податливое ложе сосуд с мозгами достойного сыщика. Ноги упёрлись в прохладный никель.

Внизу уже начинали шевелиться родные. Северный Сосед выпал во двор и принялся концом метёлки — там колючки шиповника — раскупоривать ставни.

— Кончай орать, — пригрозил он стягообразному паразиту, — кому надо, уже проснулись. И будто бы мигнул засыпающему Михейше.

— Ба! Сегодня экзамен, чёрт… Стоп. Воскресенье! Не надо. Слава Бо…

Это была последняя здравая мысль Михейши, перед тем, как… как… как…

Сонный ветер повалил Михейшу так просто и без затей, будто шуткуя сдёрнул сноп с колымаги.

2

Каждые Михейшины закладки в книгах имеют тайный смысл, спрятанный в многочисленных игольных проколах тонкой биологической субстанции. А как же ещё поступают по — другому будущие следопыты, собиратели скорпионов, охотники за тиграми, анакондами, сокровищами?

Имеются в виду трафареты с перфорацией, размещённой по сторонам квадрата и в центре, которые позволяют менять по определённой схеме — в сплошном ритме проколов — написание одной и той же буковки. А код разворотов, применяемых к определённой группе знаков в сбитом ритме, не угадать без ключа. Маскировочный ключ при надобности тайной переписки выдаётся Михейшей агенту, с которым обуславливается порядок его применения и смены другим кодом.

АГЕНТУРА ПРИ ДВОРЕ ЛУИ ФИЛИППА

1

Главный Михейшин агент — это его старшая сестра Ленка.

Комната Ленки рядом с Михейшиной, но в минуты и часы ссор, проигранные по — серьёзному и начатые по игрушечным причинам обеты молчания длятся порой неделями. Тайная переписка в эти недели — за исключением языка глухонемых — единственный способ тягостного — по необходимости — держания языка за зубами и развесёлого — по той же незамысловатой причине — общения друг с другом.

Михейша с детства увлечён разгадыванием чужих шифрованных записей и созданием собственных стилей маскировки текстов.

Стоит ли говорить, что однажды найденная в дедовской библиотеке книжонка по криминалистике привела отрока, достойного хитростью и умом своих отцов, к дотошному освоению физики и химии. Она же заставила полюбить до того почти ненавистную математику.

Хинин,