От воровства к анархизму - Александр Иванович Матюшенский

голуби полетѣли»… — Какіе голуби, никакихъ голубей нѣтъ! Что ты врешь?»… — «Они, дяденька, вонъ за ту трубу сѣли». — А вовсе никакихъ голубей и не было, это я такъ, выдумалъ.

— А свистокъ то вы зачѣмъ подавали? — Спрашиваю я.

— Свистокъ то? А такъ надо… Они не любятъ это. Засвистишь, онъ разозлится и къ тебѣ, и ужъ не видитъ ничего… И ежели онъ въ это время унюхалъ, такъ пока съ тобой возится, все и уплыветъ. Это меня Алешка Треухій такъ научилъ: «Ты, коли увидѣлъ, что онъ по горячему слѣду нюхаетъ, надъ самымъ ухомъ ему свисти… А ежели придерется, скандалъ ему сдѣлай. Онъ тебѣ ничего не можетъ сдѣлать… А пока съ тобой скандалитъ, слѣдъ то и простынетъ»,

— Ну, и что же дальше было съ этимъ сыщикомъ?

— «Я тебѣ, говоритъ, такихъ голубей дамъ, что ты до новыхъ вѣниковъ не забудешь! Въ участокъ, говоритъ, отведу мерзавца. Пошелъ отсюда прочь и не смѣй мнѣ больше на глаза попадаться!» А я будто заплакалъ и говорю: «куда же я пойду, дяденька, я тутъ живу»… — Ну, и оставайся, говоритъ, тутъ!.. И побѣжалъ опять нюхать. Я за нимъ… Онъ на Николаевскую, и я на Николаевскую, онъ на Разъѣзжую и я на Разъѣзжую; онъ на Сѣнной, и я за нимъ… Тутъ онъ опять унюхалъ… Какъ разъ противъ одной пивной остановился и подошелъ къ городовому. А въ пивной то, я вижу, у окошка нашъ Савка Гулящій сидитъ… Только онъ это съ городовымъ то заговорилъ, на пивную глазами показываетъ, а я подошелъ сзади, да какъ свистну прямо ему въ ухо. Какъ онъ подскочитъ, да за мной: «Ты опять тутъ, мерзавецъ!» Я отъ него, къ магазинамъ, по между народомъ, а самъ на пивную все смотрю. А Савка уже смекнулъ, вышелъ и, какъ будто гуляючи, за уголъ и ушелъ… Тутъ они меня поймали. Приказчики, с…..и,

помогли, а то бы ушелъ.

— И что же они съ тобой сдѣлали?

— Въ участокъ отправили. Сутки просидѣлъ. Это чтобы не мѣшалъ. А только это ни къ чему. Мы на этотъ случай по двое ходимъ. Одинъ подъ ногами вертится, ходу не даетъ, а другой на отдалькахъ. Со мной тогда Сережка Мамкинъ былъ. Онъ теперь здѣсь же сидитъ; у насъ съ нимъ одно «дѣло».

— Мы свое дѣло знаемъ! — увѣренна закончилъ онъ, видимо подбодрившись воспоминаніями о техникѣ борьбы съ полиціей. — Намъ не привыкать.

— Ну, а чѣмъ же вы будете жить? — спросилъ я. — Вѣдь вы никакого ремесла, кажется, не знаете?

— Эва! Жить! А много ли мнѣ надо? Двугривенный въ день, вотъ я и сытъ.

— Но и двугривенный, вѣдь, надо же заработать.

— Двугривенный то не заработать! Спичками буду торговать или еще какой нибудь дрянью. А то, еще лучше, газетами буду торговать, телеграммами… Нѣтъ, знаете что?

— Нѣтъ, не знаю…

— Я буду книжки продавать, нелегальныя. Вотъ, которыя по пятачку, по три копейки…

— Брошюрки?

— Да, да! О! меня, небось, не поймаетъ городовой. Я у него подъ носомъ цѣлую сотню распродамъ…

Минута молчанія.

— Послушайте. А. И — ъ! Вы слушаете?

— Да, да, слушаю, говорите!

— А что, ежели въ оружейный магазинъ забраться?

— Зачѣмъ?

— А какъ же! Вѣдь имъ, революціонерамъ то. нужно же оружіе то! А денегъ у нихъ мало… На это, вѣдь, много денегъ надо! Къ примѣру, ежели весь народъ вооружить, такъ тутъ сколько денжищъ то нужно! А гдѣ они ихъ возьмутъ? Богатые, вѣдь, не за нихъ?!..

— Нѣкоторые и богатые помогаютъ деньгами, — вношу я поправку въ его исчисленія.

— Ну, такихъ немного. А то все больше на полицію жертвуютъ.

— Какъ это на полицію жертвуютъ?

— А какъ же! Вотъ, теперь, хоть бы наши толстопузые, въ городской думѣ которые, — сколько они городскихъ денегъ на полицію жертвуютъ. Каждый годъ большія тысячи отпускаютъ.

— Такъ это не жертвуютъ, — а они просто содержатъ полицію на городской счетъ. Деньги они не свои даютъ а городскія.

— Я это же и говорю, что они за полицію, имъ полиція нужна, а революціонеровъ они не любятъ.

— Не всѣ,—опять поправляю я. — Есть, которые понимаютъ, что революція и имъ нужна и что отъ революціи они, пожалуй, больше получатъ, чѣмъ рабочіе.

— Какъ это? — Удивляется онъ. — Вѣдь тогда всѣмъ будетъ одинаково, и богатымъ и бѣднымъ?

— Да, такъ думаютъ рабочіе и этого добиваются. А богатые люди, когда присоединяются къ революціи, думаютъ совсѣмъ другое; у нихъ такое намѣреніе: «себѣ всякихъ правъ и льготъ добьемся, а когда захватимъ власть въ свои руки, то опять сожмемъ рабочихъ. капиталомъ будемъ давить»…

— Вотъ оно что. Обмануть, значитъ, хотятъ! Не до конца хотятъ итти, а только до серединки!

— Вотъ, именно до серединки.

— То-то, я слышу, все говорятъ: до конца нужно итти… Теперь понимаю… А теперь, значитъ, и богатые, которые поумнѣе, тоже вмѣстѣ съ революціонерами?

— Да.

— Что бы потомъ повернуть все въ свою сторону?… Ну это имъ не удастся. Рабочіе, вѣдь, тоже не дураки, понимаютъ… А ихъ больше, чѣмъ богатыхъ.

Я не сталъ разбивать эту его надежду. Что то говорило во мнѣ, что не слѣдуетъ отнимать у него его золотыя мечты: «пусть утѣшается! Вѣдь у него только это и есть. Можетъ быть, жизнь первый и послѣдній разъ подаетъ ему надежду на свѣтлое будущее»…

— Н — нѣтъ, это не пройдетъ! — говорилъ онъ, какъ бы про себя. — Рабочіе умираютъ, кровь свою проливаютъ, — а они, толстопузые, опять все въ свои руки заберутъ! Опять толсторожихъ полицейскихъ на углахъ понаставятъ…

— А вы думаете, что полицейскихъ не будетъ?

— Конечно, не будетъ! На что они, черти краснорожіе! Даромъ хлѣбомъ ихъ кормить?.. Ни одного не будетъ!.. Это первымъ долгомъ… что бы ни одного полицейскаго!

— А судьи нужны? Какъ вы думаете? — полюбопытствовалъ я.

— Судьи?.. На кой ихъ шутъ!..

— Нѣтъ ужъ, тогда ничего этого не будетъ, — помолчавъ съ полминуты, заявилъ онъ твердо и рѣшительно. — Ужъ свобода, такъ свобода, чтобы ничего не было этого! А то какая же это свобода, ежели и полиція и судьи!.. Такъ, пожалуй, и тюрьма тоже будетъ? — съ какой то болѣзненной ноткой выкрикнулъ онъ.

— Да, ужъ ежели полиція и судьи, то и тюрьма, и каторга, и арестантскія роты, и полицейская кутузка, и сыщики, — подтвердилъ я.

— Такъ, вѣдь, это выходитъ, что все, какъ было, останется! — съ азартомъ уже кричитъ онъ.

Я слышу снизу, какой то еще заглушенный, но сердитый голосъ:

— Что забрался на столъ то! Слѣзь сейчасъ, а то карцера попробуешь!

Это надзиратель услышалъ его неумѣренно громкое возраженіе, открылъ люкъ въ двери и водворяетъ порядокъ.

Мой собесѣдникъ дѣлаетъ по трубѣ два условные удара, что