Алексей Ивакин - Меня нашли в воронке

— Рус, нихт шиссен, их бин коммунистен! Их бин нихт дойчен! Их бин остеррайх!

Захар растерялся, постоял пару мгновений, а потом выстрелил в австрийца два раза. И встал.

— Чего встал? — Рявкнул над ухом Лебедь.

— Да вот… немца убил… — растерянно ответил Захар, разглядывая окровавленное, лежащее перед ним тело.

— Ну и хер с ним! Правильно!

А потом прицелился и добавил в него еще пулю.

— Вперед!

И они рванули дальше. Пару раз выскакивали на них еще немцы. И Лебедь обоих кулаком сбивал с ног, а потом смачно добивал прикладом под каску.

И внезапно все кончилось.

Навалилась резкая тишина, прерывающаяся лишь стонами раненых да редкими хлопками выстрелов.

— Землетрясение… — непослушными губами вымолвил Захар.

— Чего?? — повернулся к нему Лебедь.

— Земля, говорю ходуном ходит… Как волны. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как волны… — и захихикал.

Лебедь посмотрел ему под ноги и, не целясь, выстрелил в землю. Передернул затвор и снова выстрелил.

Что-то шлепнулось Захару на щеку. Он машинально вытер ее и посмотрел на ладонь. Маленький кусочек человеческого мяса.

— Ты на фрица раненого встал. — Засмеялся Лебедь. — Вот тебе и качка морская.

Захар тоже нервно захихикал в ответ и сошел с трупа.

И тут голова Лебедя разлетелась в клочья. Тело его брызнуло фонтаном крови и грузно осело.

К траншее подбегали немцы. Снова началась пальба. А Захар побежал по траншее обратно, на ходу, пытаясь отстреливаться. Только выстрелов получилось два. На бегу он подхватил немецкий карабин и бил, бил по затвору ладонью. Завернув за угол, он вдруг вновь наткнулся на ганса.

Напуганное лицо показалось знакомым. Захар остолбенел:

— Ёж?! Ты?!

— Я… — то ли на русском, то ли на немецком ответил Ёж.

И тут плоский штык немецкого карабина с хрустом вышел из груди Захара.

А в небе появилось солнышко…

Глава 6. Партизаны

Лютей и снежнее зимы

Не будет никогда, -

Эвакуированы мы

Из жизни навсегда.

Ах, мама… Ты едва жива,

Не стой на холоду…

Какая долгая зима

В сорок втором году.

Фельдполицайкомиссар Дитер Майер трясся в маленьком «Опеле» и размышлял о внезапно открывающихся перспективах карьерного роста. Обычный допрос этого контуженного русского дал такие неожиданные результаты. Вообще-то, положа руку на сердце, тому гауптману, — как его… Бреннеру, кажется? — полагалось его просто сдать армейской разведке.

Какое счастье, что Майер оказался рядом и решил развлечься. И вот, американские сигареты «СССР. Первые», корейская зажигалка и комплект русского камуфляжа в багажнике могут открыть ему путь наверх, из этих чертовых болот, как минимум в штаб армии.

Жалко, черт побери, что этот русский сошел с ума. Никогда не поймешь, что у них в голове. Одно понятно точно — все они животные. Один Глушков чего стоил. Та еще тварь. Ему бы лишь нажраться и залезть на бабу. Вот и долазился. Тот дурачок шлепнул его прямо на девчонке. Интересно, сошла она с ума тоже или придет еще в себя?

Впрочем, что до нее? Когда он приедет в заслуженный отпуск с Рыцарским Крестом, любая арийка…

…Бам! И тут машину тряхнуло так, что Майер едва не сломал шею о потолок кабины.

— Чертова свинья! — заорал он на водителя, но тот повалился на комиссара, брызгая кровью и обезображенного лица.

Что-то ухнуло, захлопали винтовки, раздалась автоматная очередь. По корпусу машины застучали пули.

Партизаны! Майер лихорадочно задергал дверную ручку, попутно вытаскивая из кобуры «Вальтер».

И едва он вывалился из машины, как в лицо уперся ему ствол. Комиссар поднял взгляд и увидел парня в телогрейке. Вполне, между прочим, арийской внешности. Немец даже не успел пожалеть о Германии, как партизан нажал на спусковой крючок.

— Костя! Дорофеев! Чего там у тебя? — крикнули парню из придорожных кустов.

— Шишка какая-то. С портфелем.

— Кончил?

— Ага!

— На хрена?

— А на хрен?

— Тоже правильно. Пошарь там, может, есть чего?

Партизан Дорофеев заглянул в машину, пошарил в бардачке, потом прошелся по карманам убитых.

Забрал все более-менее ценное и скрылся в деревьях.

— Совсем немцы охамели. — Буркнул он, когда упал на землю рядом с двумя товарищами. — Без охраны ездят, хоть бы что.

— Чего в машине нашел? — спросил один из партизан.

— Ни хрена хорошего. Портфель только. Да карабин с пистолем забрал.

— Ладно, уходим. Дома глянем, чего там.

И они неторопливо, гуськом ушли в глубь леса…

…Портки мне зашей! — проворчал дед Кирьян. — В лес тут ходил, за гвоздь зачепился…

Рита вздохнула и взялась за нитку с иголкой. Помершая прошлой осенью жена деда Кирьяна, похоже, была хозяйственной женщиной. Рукоделья было столько, что сама Рита, наверное, это все вышивала, вязала, пряла и ткала лет сто. Ну не сто, а пару десятков годков точно. По крайней мере, все эти занавесочки, половички и прочие покрывальца явно домашние, не покупные.

— Дедушка, а ты где гвоздь-то в лесу нашел? — спросила она, вдевая нитку в ушко.

— Да наразбрасывали тут… Ходят всякие и бросают, где попало.

Рита вздохнула.

Дед Кирьян покосился на нее и сказал:

— Не вздыхай как кобыла перед пахотой. Все с твоими знакомцами нормально будет. Дойдут. Виталик, вроде, мужик опытный и злой. Точно, дойдут.

— Хочется верить… Но не очень получается, дедушка…

— Думать тебе, внуча, не о них, сейчас надо. А о себе. Полиция прознает — чаво делать будем? Одну в лес тебя выгонять? Тоже не дело. А мне с тобой идти — только кур смешить…

— Дед Кирьян! — решилась вдруг Рита. — А мы ведь с ребятами не местные…

— Удивила… — буркнул тот ответ. — Быдто не знаю…

— Мы совсем не местные…

— Хы… Как немцы, что ли?

— Хуже. То есть, нет…

И она принялась сбивчиво рассказывать.

Дед только покряхтывал во время рассказа.

— Чудны дела твои, Господи! — сказал он, почесав затылок. — Значит две тысячи восьмой год, говоришь? А войну-то наши, когда выиграют?

— Я уже и не знаю — выиграют ли…

— Это как это? — возмутился дед. — Да чтобы наши войну не выиграли? Да быть того не может! Запомни, девка!

— Я тут, дедушка, по улице шла в Москве. Улица Маршала Жукова, называется. А там поперек нее растяжка рекламная. Ну, плакат такой — «Мерседес. Истинно немецкое качество. Порадуй себя».

— Жуков маршалом, значит, станет… — задумчиво ответил Кирьян Богатырев. — А ведь как я, унтером был…

А Рита, ровно не услышав его, продолжила:

— Русского в Москве ничего и нет уже. Только памятники архитектуры.

— А люди?

— А люди вроде бы русские. А посмотришь — так уже и нет. Помесь американцев с французами. На все им наплевать, кроме себя.

— Как же вы дошли-то до этого?

— Не знаю я… Вроде бы эту войну выиграли… Выиграем. В сорок пятом. А Советского Союза больше и нет. И России, похоже, нету. Раша Федераша.

— Это чего еще такое?

— Российская Федерация. Республика демократическая.

Дед Кирьян засмеялся:

— Это как при Сашке Керенском, что ли?

— Вроде того… Украина сама по себе, Белоруссия, Казахстан… Все по своим углам разбежались.

— Так ведь понятно. Вона, в годы гражданской — что ни уезд, так республика, что ни волость, так независимая. А потом пришли большевики и всех к стенке поставили. И у вас так случиться. Не могёт Россия без руки сильной. Вот когда ваши эсеры с кадетами все развалят окончательно — новый царь и придет.

— Вряд ли, дедушка Кирьян. Слишком там совесть с выгодой перемешана. Всем все равно. Война тут с Грузией была — так сидели как болельщики и по телевизору наблюдали, как наших убивают.

— Чего это еще за телевиздер?

— Типа кино. Только в каждом доме свое.

— Аааа… — приподнял левую лохматую бровь дед. — Ихний Ленин говаривал, да, что мол, пока народ безграмотен, важнейшими из искусств для них, большевиков, являются кино и цирк. Это у нас еще на шахте какой-то пропагандист говорил. Я так думаю, потому, чтобы народ не думал, а веселился. Вот вишь и довеселились до того, что немец под Москвой сейчас ходит.

— А у нас уже в Москве…

— А у вас уже в Москве, да… А чего ж вы там ничего не делаете-то?

— Так я же вам говорю, дедушка. Все равно всем. Равнодушные стали.

— Ну, вот ты-то же поехала воинов павших хоронить, значит неравнодушная?

— Так что я одна-то могу сделать.

И тут дед Кирьян не на шутку осерчал:

— Ты мне это брось! Одна она… Уж и не одна, а десять человек, говоришь, неравнодушных? А где десять там и еще, поди есть? Да и одна даже, ну и что? Кабы так рассуждали бы все, так и людей-то на Земле уже не было бы. Ты, вот сюда чудом попала, тоже будешь сидеть, ручки сложив? Нет, ты возьми винтовку и немца убей. Пулей, штыком… Потому как если ты немца не убьешь — он тебя убьет! Или другого кого!