Переезд - Тим Волков

узкие дверцы, большой покатый багажник, золоченые молдинги — шикарное авто!

— Похож? — вскинул глаза Гробовский.

— Да не похож, а он и есть! — доктор азартно хлопнул по альбому ладонью. — Нашелся, зараза!

— Ну, парни, что скажете? — хмыкнул Алексей Николаевич.

Юра покусал тонкие губы:

— Это «Уинтон», модель тринадцатого года. Хотя… нет, четырнадцатого. Если вы говорите — левый руль…

— Да-да, левый.

— Авто американское, — продолжал парнишка. — Очень редкое. У нас в Зареченске такого точно нет. В Москве, может, штуки три-четыре, и то — не уверен. Двигатель — почти девять литров! Сорок восемь лошадиных сил!

— Так… — покивал доктор. — Так, как точно-то называется?

— «Уинтон», серия двадцать. Четырнадцатого года выпуска.

* * *

Старый агент Гробовского, мастер-гравер А. П. Везенцев, слава Богу, оказался дома и, на первый взгляд, вел прежнюю размеренную жизнь. На квартире у него ничего не изменилось — все те же солидные шкафы, антикварный столик, изящное резное бюро…

— Бог мой! Алексей Николаевич! И вы, доктор… Какие люди! Ну, прошу, прошу… Алексей Николаевич, говорят, вы нынче в ЧеКе?

Мастер и сам ничуть не изменился, все такой же живенький старичок небольшого росточка, с венчиком седых волос и остроконечной бородкой, юркий и подвижный, как ртуть.

— В ЧеКа — да, служим. Так что, если что — обращайтесь, любезнейший… Аполинарий Петрович… Алексей Павлович… Аристарх Пантелеевич… — Гробовский картинно развел руками. — Клянусь, путаюсь во всех ваших отчествах-именах.

— А и не надо путаться, — ничуть не смутился старик. — Зовите меня просто — товарищ Везенцев!

— Как скажете, — чекист покивал. — Вижу, не уплотнили вас?

— Так у меня же официальная мастерская! Артель. Печати делаем, клише, вывески… Все для совучреждений! И налоги плачу — точь-в-точь. Чайку?

— Не откажемся… — улыбнулся Гробовский. — И хотелось бы сразу к делу. А дело следующее…

— Гм, гм… — выслушав, гравер задумчиво пошевелил пальцами. — Понимаете, сложно что-то думать, не видя, так сказать, образцов. Говорите — великолепны?

— Даже сами подписанты не отличали!

— М-да-а, м-да-а… А подписи? Подписи как? Перьями или оттиск?

— Потерпевшие говорят — пером. Ну, чернила…

— Пером…

На кухне закипел чайник.

— Если у вас, уважаемый товарищ Везенцев, будут хоть какие-то проблемы — пожалуйста, обращайтесь в ЧеКа! — Алексей Николаевич хитровато прищурился. — Всегда поможем. Ну, вы ж меня знаете!

Вздохнув, старик отправился за чайником.

— Был у меня один знакомый… умелец, — вернувшись, продолжил гравер. — С давних еще времен. В Москве проживал, на Большой Никитской. Дома я, увы, не помню… но, где-то ближе к Садовому кольцу. Некто Левицкий, Александр Иванович…

— Саша Печатник⁈ — Гробовский изумленно моргнул.

— Хм… Когда он Сашей-то был?

— Так что, Печатник еще жив? — Алексей Николаевич всплеснул руками. — А слушок был — в Марьиной Роще прирезали… до войны еще.

— Ну, слухи о себе любимом Иваныч всегда любил распускать, — умиротворенно промолвил хозяин. — Одно точно знаю — с год назад он уехал в Англию. Дочь у него там, в Оксфорде, что ли… Уехал. Но, ведь мог уже и вернутся. Коли стоящее дело подвернулось, а?

* * *

Вернувшись в особняк на Вишневой, Иван Палыч был поражен творившейся там суматохой. Латыши бегали, суетились и паковали вещи. Сам Озолс, покраснев, то и дело звонил куда-то по телефону и постоянно орал. На доктора он не обратил никакого внимания, да и сам-то Иван Палыч прошел мимо распахнутой двери, не здороваясь.

— Собираются! — завидев вошедшего доктора, радостно сообщил Бурдаков. — Все! Кончилось их время. Отозвали! Не зря я все кремлевские телефоны оборвал. И черт этот латышский… Уж будет теперь знать, с кем связался! А то ходит тут, зыркает.

— Неужели, и в правду, отзывают? — Иван Палыч уселся на диван, устало вытянув ноги. — А как же его покровители? Троцкий? Петерс?

— Троцкий нынче на Южном фронте комиссарит! — неприязненно хохотнул Михаил Петрович. — На царском бронепоезде укатил. Ну, да пес с ним… А Петерса Феликс Эдмундович в Петроград сплавил! Пускай там порядок наводит… пока… Ну, а потом… Кому-то и в Средней Азии советскую власть устанавливать надо!

— Ну, Михаил Петрович! — Иван Палыч восхищенно присвистнул. — Нет, всего от тебя ожидал, но, чтоб так быстро свалить Озолса…

— Не такая уж он шишка! — прохаживаясь по кабинету, горделиво хмыкнул Бурдаков. — Другое дело — Петерс. Но, и с Яковом, как видишь, сладили. Я тут Феликсу намекнул — мол, Петерс обещал Озолсу должность заместителя по Москве. Чуешь, чем пахнет? Петерс уже себя начальником чувствует, должности раздает! Феликс Эдмундович так прямо и сказал — совсем обнаглел! И потом ругался по-польски… Так что, вот. Наша теперь власть! Врагов мы свалили… Однако…

Тут Михаил Петрович выругался и, достав папироску, уселся на подоконник:

— Однако тут теперь другое дело. Что наверх докладывать будем? Ну, по той афере… У Озолса хотя бы обвиняемые имелись… путь и липовые… Ммм… Так, может и нам — их? А что? Идея.

— Я б с вашим другом посоветовался для начала, — хмыкнул Иван Павлович.

Бурдаков подозрительно прищурился:

— С каким еще другом?

— Так с Гробовским же!

— А, Алексей… Так его завтра только восстановят, — закурив, посетовал чиновник. — А сегодня еще у латышей власть. Пусть и формально, но, нагадить могут. Озолс — сволочь еще та! Наверняка, захочет подложить нам свинью перед отъездом. Наверняка…

Распахнув форточку, Михаил Петрович выпустив дым. С улицы доносились птичьи трели и пряный запах свежей весенней листвы. Гудя, проносились автомобили, ржали лошади, зазывно кричали мальчишки-газетчики и торговки подсолнечными семечками.

— Вот что! — резко промолвил Бурдаков. — Мы сегодня же встретимся с Гробовским. Но — тайно! И уж тут ты, Иван Палыч, подумай — где.

На столе задребезжал телефонный аппарат. Михаил Петрович насторожено снял трубку… и заулыбался во весь рот.

Звонил Гладилин. Сообщил, что своей властью и по указанию из Москвы отменяет все приказы Озолса, отданные им в связи с чрезвычайными полномочиями. С Аглаи Гробовской снят домашний арест, и с завтрашнего дня она восстанавливается в должности заведующей Зарненской больницей. На прежние свои места возвращаются и все прочие незаконно репрессированные руководители, в том числе — и генеральный директор моторного завода Левенцов.

Проверка, начатая по приказу Озолса в отношении учителей Зарненской средней школы, дальнейшим производством прекращена. Замначальника уездной ЧК Аристотель Субботин после подавления кулацкого выступления должен вновь приступить к своим обязанностям.

Что же касается обвиняемых в поджоге девушек легкого поведения… То, тем помогли бежать… не без участия Алексея Николаевича и Лаврентьева с Деньковым.

Последнее, кстати сказать, поведал сам Гробовский, наконец-то встретившийся с Бурдаковым в заведении общественного питания под романтическим названием «Бригантина». Там же присутствовал и доктор.

— У Озолса есть подписанные девчонками показания, — потягивая свежее пиво, пояснял Алексей Николаевич. —