Бес лести предан - Элиот Лилит

– Забудет? – голос Александра дрогнул. – Никогда он ничего не забудет. Будто ты его не знаешь… А теперь, когда он связался с этим проклятым Бонапартом… О господи, что же мы все наделали?

Его речь снова превращалась в бессвязный поток слов. Алексей опустился на колени и заглянул Александру в лицо.

– Ваше высочество, – позвал он. – Почему бы вам на один вечер не позабыть обо всех тревогах и просто не порадоваться? Ведь вы станете отцом. Разве это не замечательно?

Александр растерянно уставился на него.

– Я? Стану отцом?

И расхохотался.

Впечатлительный цесаревич все же не выдержал потрясений сегодняшнего дня. Оставалось надеяться, это временно.

Алексей оставил помешавшегося Александра на попечении Елизаветы Алексеевны, но уйти на заслуженный отдых не мог – оставалось еще одно дело. Час был поздний. Может, он уже опоздал, но… Сознавая, что нарушает все мыслимые и немыслимые нормы этикета, Алексей зашагал в покои Нелидовой.

Нашел ее уже в коридоре, в сером походном плаще и с пустыми комнатами за спиной. В последние два года многим пришлось научиться быстро собирать вещи…

– А, Алексей Андреевич, – в тусклом взгляде мелькнула искра веселья. – Смотрите-ка, я снова уезжаю, а вы снова остаетесь. Если я скажу, что судьба вечно норовит свернуться в петлю, вы снова обвините меня в излишнем мистицизме?

Но Алексей обвинил ее в другом:

– Зачем вы уезжаете? Вы же знаете его величество, он остынет. Если вы попросите прощения…

– То он сразу простит мне смерть одной дочери и изгнание другой? – Нелидова кисло улыбнулась. – Сомневаюсь. Нет, Алексей Андреевич, я не собираюсь просить прощения. Все, что я сказала вам на набережной, я могу повторить и Павлу Петровичу. Мое время подошло к концу, вот и все. Нет ничего хуже актрисы, которая задерживается на сцене слишком долго.

Алексей не верил своим ушам.

– Да куда же вы поедете?

– Для начала – в Эстляндию. Уверен, граф и графиня Буксгевден не обделят меня своим гостеприимством. Павел Петрович очень удачно отставил моих друзей от двора за несколько месяцев до меня.

– Но как же… – Алексей беспомощно замолчал, отчаянно пытаясь найти нужные слова.

Нелидова с грустной усмешкой покачала головой.

– Бедный Алексей Андреевич. Никогда-то вы не знаете, что сказать. Ну пойдемте, проводите меня до кареты.

Проходя к лестнице, Алексей заметил в дальнем коридоре полускрытых тенями Палена и Кутайсова. Они не стали здороваться, но Алексей чувствовал, что их с Нелидовой провожают два пристальных взгляда. Его нечеловеческий слух донес обрывок тихого разговора:

– …в расчете.

Какой же у Палена омерзительный, приторно-любезный тон…

– Было бы ради чего, – фыркнул Кутайсов. – Она…

Их разделили стены.

– Ну вот, – вздохнула Нелидова. – Теперь и эти споются. А ведь Петр Алексеевич казался мне таким приличным человеком… – она прижала руку к губам и дрожаще выдохнула. – Бедный Павел Петрович, ну как он тут будет без меня в этом змеином гнезде?

«Так не уезжайте», – снова хотел сказать Алексей, но сдержался.

Глаза Нелидовой влажно сверкнули.

– Не бросайте его, хорошо? Мы-то с вами знаем, какой он добрый. И он бы всегда таким был, если б только все любили его так, как мы.

Горло опалило горько-сладким облегчением – хоть кому-то не приходилось доказывать то, в чем Алексей сам едва не усомнился.

– Конечно, я его не оставлю, – что-то в жизни должно быть вечным и незыблемым. Иначе – хаос и безумие. – Он мой император. Я буду служить ему, пока нужен.

Нелидова благодарно сжала его руку.

– Вот и уезжать уже не так страшно.

Они вышли из дворца и зашагали к проспекту, проехать по разрушенной площади было невозможно. На Невском уже ждала запряженная лошадьми карета.

– Вот и все, – сказала Нелидова.

Свет фонаря окрасил ее лицо бронзой. Широкий проспект, на котором еще утром шла битва не на жизнь, а на смерть, был тих и пуст. Кучер клевал носом на козлах.

– Разве не странно? – задумчиво проговорила Нелидова. – Скоро наступит новый век, а нас в нем может и не быть.

– Я не хочу никакого нового века, – сказал Алексей едва слышно, как будто ранясь о собственную искренность. – Я хочу, чтобы все было как раньше.

– Глупый Алексей Андреевич, кто же будет вас спрашивать? Даже такому исполину, как восемнадцатый век, придется подвинуться и уступить место новой эпохе. Будете противиться – только станете несчастным и сделаете несчастными всех вокруг. «Вчера» было хорошим, а каким будет «завтра», вы не узнаете, если заткнете уши и зажмурите глаза, – Нелидова вздохнула. – Ну все, прощайте. Если будущее окажется ласковее, чем вы о нем думаете, может быть, мы еще увидимся.

Она легко вскочила на ступеньку кареты и скрылась внутри. Дверца захлопнулась. Кучер встрепенулся и хлестнул лошадей. Заворочались в талом снегу колеса. Алексей остался стоять, сперва провожая взглядом карету, затем – запрокинув голову к беззвездному черному небу.

Пошел снег, и крупные снежинки оседали на его спутанных черных волосах и темно-зеленом мундире. Порыв ветра чуть не сшиб его с ног, высек из глаз злые слезы. Алексей погрозил ему кулаком. Но ветер, как и ход времени, был безучастен к его гневу.

Подходил к концу восемнадцатый век. Неумолимо надвигался новый.

Примечания

1

Каплун – откармливаемый на жаркое петух.

2

Мой милый мальчик (нем.).