Огнем, мечом, крестом - Герман Иванович Романов

гибелью в сражении своего «князя» Каупо, ливы отсекли голову и отправили ее в дар епископу.

Поражение под Имере покончило с независимостью эстов, они приняли владычество крестоносцев, младший брат погибшего старейшины Саккалы Уннепевэ признал власть рижского епископа. Почти все эстонские племена покорились «крещению», и стали платить не дани, а постоянно взыскиваемые с них налоги, что оказались жуткими поборами в сравнении даже с тем «пожилым», что раньше выплачивали русским.

Сохранили независимость только эсты с острова Сааремаа, отчаянно сопротивлявшиеся поработителям, и даже наводящие на «меченосцев» ужас. Да еще остались самостоятельными юго-восточные земли Унгавии, иначе Уганди, по реке Омовже, с градом Юрьевым, в которую «меченосцы» не вторгались. Рига пока соблюдала «мир» с Новгородом и Псковом, усвоив «урок» после злосчастного для «Христова воинства» поражения у Медвежьей Головы, которую сами эсты именовали Отепя, а тевтоны переделали Оденпе.

Зато появились другие завоеватели — датчане, которые высадились в Ревеле, взяв тамошних эстов под «защиту», и потихоньку приводя под свою руку все земли на северном побережье. Напрямую пойти на войну с датским королем «меченосцы» не рискнули, они ведь не имели флота, а выход в море из Риги мог быть легко перекрыт датскими кораблями. И тогда все — не будет притока новых крестоносцев, которых возбуждали в европейских городах рассказами о богатых языческих землях, где каждый из рыцарей может получить обширные угодья с покоренными рабами, смирившими свою кровожадность. И «охотно» принимавших христианскую веру, в отличие от магометан в Палестине, которые там сражались вот уже больше столетия с невиданным ожесточением, изгнав христиан из Иерусалима.

И вот месяц назад по всем покоренным землям эстов, сразу после Рождества полыхнуло всеобщее восстание. Население снова обратилось в язычество, медные крестики срывали с шеи, дома тщательно отмывали от «скверны», с попавшими в плен живыми датчанами и германцами поступали жутко, сжигая на кострах и всячески умучивая, изощренно, чтобы христиане выли от боли и жутко страдали до прихода спасительной смерти. В Вильянди, где «меченосцы» уже успели возвести мощную крепость из бревенчатых срубов, восставшие ночью коварно перебили спящий гарнизон, принеся всех пленников в жертву. Уцелело несколько знатных тевтонов с братом епископа, которых вовремя взяли в заложники, иначе бы их растерзали. Лишь немногим удалось спастись, хотя беглецов со всем рвением ловили, и горе было тому, кто попадал в руки свирепых язычников живым.

Эсты вершили месть, которая казалась им праведной!

Снова собрались старейшины почти всех земель, вот только не было между ними согласия — все прекрасно понимали, что произойдет летом, когда крестоносцы соберутся с силами. И отправили послов не только в Псков, но и в Новгород, обещая признать их власть, и заранее давая согласие, что всю взятую добычу разделят пополам. Причем, сразу же, еще до начала войны с орденом. А такое означало только одно — желание «разделить добычу» символизировало одно — эсты признавали русские города своими покровителями. Вот тут бояре двух городов впали в неимоверный соблазн, однако начинать большую войну с крестоносцами было страшно, все прекрасно понимали, что тем сразу подойдет помощь, ведь православных католики считали за еретиков. Потому послов эстов с их «обильными дарами» отправили во Владимир, к великому князю Юрию Всеволодовичу, и тот дал согласие на помощь, решив отправить своего младшего брата Ярослава, что княжил от его имени в Новгороде, с владимирскими и суздальскими полками, к которым должно будет присоединиться новгородское и псковское воинство. Неделю тому назад с вестью о том в Псков к князю Владимиру Мстиславовичу прискакал гонец, и бояре начали энергично ему содействовать, понимая, что упускать столь выгодный момент никак нельзя.

Вот только сил в княжеской дружине было маловато — сотню воеводы Варемара отправили в Вильянди, для поддержки восставших эстов, еще полусотню в Изборск гарнизоном, и полторы сотни остались в Пскове с князем. Еще чуть больше сотни собственных дружинников собрали псковские бояре, их рассылали в «сторожи». Ополчение решили не созывать, к чему делиться с ним добычей. Лишь по весне собрать «охочих людишек» в «судовую рать», и как сойдет лед, двинуться по озерам, зайти в Омовжу и занять все земли Унгавии, окончательно утвердившись в Юрьеве, полностью подведя его под руку не псковского, а новгородского князя, как бывало и раньше.

Именно поэтому Всеслав Твердятович оказался здесь, на берегу озера, совершая объезд всего с двумя десятками дружинников, выехав из Изборска по княжескому приказу. Лучше выполнить просьбу новгородцев, чем ссорится с ними без нужды. Тут на границе с Унгавией он должен был заключить соглашение со старейшиной эстов, вот только попался в ловушку — никто не ожидал, что рыцари призовут вассальных талабов и начнут столь энергично действовать. И на помощь нет надежды — в Изборске, в Труворовом городище остались только три десятка дружинников из его полусотни, и в поле биться они не выйдут, дабы городок не разорили. А потому он отправил две пары вестников — из четверых хоть один домчится до Пскова, и князь отравит сотню на выручку, но скорее сам ее приведет, воитель он известный, уже много лет рыцарям взбучку дает. Хотя когда «котора» с боярством наступила, под покровительство рижского епископа с семьей и людьми ушел, свою дочь замуж там за его родственника отдал, и сына оженил, удивив всех.

Но то дело княжеское, не ему о том думать, и воевода Всеслав посмотрел на подведенного эста — совсем еще мальчишка, хотя храбр, этого от него не отнимешь, раз решился в сумерках в городище пробраться. И ведь сумел как-то проползти, хотя вокруг крестоносцы стоят, и всего в двухстах саженях нагло станом встали. С наскока крестоносцам ворваться не удалось, успели дозорные упредить, хотя одного дружинника до смерти побили. Заперлись в городище, успели, и эсты в него сбежались, прихватив скарб и пригнав почти всю скотину. А кто не замешкался, тот погиб — вон, лежат на снегу тела, уже обобранные. И крестоносцы веселятся, жрут мясо и отсыпаются, только арбалетчики почти под самым тыном стоят, выцеливают оплошавших. Один из его ратников уже получил болт себе в грудь, что кольчугу пробил как мешковину. У него осталось всего полтора десятка ратников, и то вместе с ним, да холоп Тишка, что тоже меч в руки взял, старый его пестун. Да эстов почти четыре десятка, только настоящих воинов из них полдюжины, с мечами и кожаных доспехах, двое с луками. Мало, очень мало — всех вместе два десятка и еще пара — не удержать городище.

И то, что произойдет завтра, воевода, как никто