Знойные ветры юга ч.1 - Дмитрий Чайка

вторая была изуродована до неузнаваемости. Илья взял иглу, прокаленную в огне, и проткнул один из пузырей, собрав жидкость в склянку.

Он вернулся в зал и подошел к трону. Князь подставил руку, а Илья поцарапал ее иглой. Бояре ахнули, некоторые осенили себя крестным знамением или затеребили амулеты на шеях.

— Владыка! — повернул голову князь. — Без тебя никак.

Григорий подошел и перекрестил ранку. Илья снова прокалил иглу. Он ждал добровольца.

— Теперь его светлость эта лютая хвороба не возьмет! — важно сказал епископ, не обращая внимания на перекошенные физиономии присутствующих. — Сам господь благословил великого князя!

Владыка показал на рябую бабу, покорно стоявшую тут же, и продолжил.

— Вы, бояре, если не хотите такими же стать, тоже можете божье благословение принять. Господь не отказывает и язычникам в неизъяснимой милости своей.

— Я первая! — Мария вышла вперед и протянула руку. Илья почтительно поклонился и проделал с ней ту же процедуру. Григорий перекрестил ранку, и гордая княгиня ушла, сев на свое место.

— Не стану! — визгливо вскрикнула Людмила. — Богиня защитит меня. Не стану благословение попа принимать. Она не простит!

— Детей пока привейте, — скомандовал князь, встал и коротким жестом подозвал жену. Она, побледнев, поднялась со скамьи и покорно пошла за ним. Дверь залы затворилась с пушечным грохотом, а князь повернулся к Людмиле, едва сдерживая гнев.

— Еще раз не по делу рот на людях раскроешь, дура, я тебя в Солеград сошлю, — зло прошипел он. — Ты княгиня, а не прачка! Как ты можешь вести себя так? А ну, соорудила приятное лицо, пошла в зал и сделала то же самое, что и Мария.

— Не хочу, — прошептала Людмила трясущимися губами, едва сдерживая слезы. — Богиня покарает нас! Она не простит… А если я не стану, что тогда? Не неволь меня, Само, прошу!

— Если не станешь, стража скрутит, — пожал плечами князь, — а потом тебя все равно привьют. Или ты хочешь такой же уродиной стать? Эта баба тоже Богине молилась, можешь сама у нее спросить. Не помогла ей твоя Мокошь, и тебе тоже не поможет. Так что, добром пойдешь или стражу позвать?

— Сама пойду, — поникла Людмила. — Не надо стражу, Само. Я такого позора не вынесу, руки на себя наложу. Пусть крестит этот пьяница окаянный, что б ему пусто было.

Она прошла в зал и покорно подставила руку под иглу лекаря. Владыка перекрестил Людмилу, и она, не глядя ни на кого, села на свое место, похожая на прекрасную ледяную статую. На ее бледном лице не дрогнул ни один мускул, и ни одна слезинка не прокатилась по нему. Она заплачет потом. Заплачет так, как плачут обычно красивые и гордые женщины, то есть наедине с собой, за закрытыми дверями. А вот словенская знать из язычников смотрела на княгиню с тупым недоумением. Привычный им мир только что рухнул.

Глава 6

— Ну, не реви! Ну, что ты, глупенькая! Иди ко мне!

Самослав прижал к себе Людмилу, поглаживая ее трясущиеся в рыданиях плечи. Она же, уткнувшись ему в грудь, заплакала еще сильнее. Он знал, что именно так все и будет, но иначе было никак нельзя. Заскорузлое язычество умирало, на глазах превращаясь в какой-то дурной фарс. По сравнению с набирающим силу христианством оно уже казалось примитивным и глупым, и даже немного смешным. Старые боги крепко стояли на ногах в деревнях, где жизнь была проста, и крутилась вокруг поля и скотины, но в городе… В городе поклонников старых богов становилось с каждым годом все меньше. Для новой жизни они не подходили вовсе, и Людмила это прекрасно понимала, ведь она была довольно умна. Новая жизнь началась, значит, и боги теперь тоже будут новые. И это знание ломало ее собственный мир, словно порыв ветра сухое дерево, отжившее свое. Заканчивался мир, где отношения между всеми людьми были такими же, как в маленькой лесной веси, в которой ничего не меняется сотню лет кряду. Ее мир, простой и понятный, менялся на мир, в котором царили такие, как ненавистная Мария. То был мир сложный, изменчивый и коварный. В нем слово не всегда значило то, что слышали люди, а дело могло весьма сильно отличаться от слов. Видимо, потому-то римлянам из Галлии и грекам было так хорошо здесь. Им этот мир был не в новинку.

— За что ты так со мной поступаешь? — подняла на него залитые слезами глаза Людмила. — За что? Ведь ты же знаешь, что больно мне делаешь!

— Потому что я тебя люблю, — просто ответил Самослав. — Ты мать моих детей, и ты мне очень дорога.

— Что ты сказал? — совершенно растерялась Людмила. — Любишь? Правда?

— Правда! Я не хочу, чтобы ты стала рябой уродиной, — продолжил князь. — Ты, или дети наши. И ведь это если повезет. В той волости, что в дулебской земле, половина людей умерла, а другая половина изувечена. Представляешь, что случится, если эта болезнь в города проберется. Ведь тут настоящее кладбище будет.

— Ты меня любишь? — неверяще спросила Людмила, не слушая, что он только что сказал. — Любишь? Так, как раньше любил?

— Даже больше, — Само прижал ее к себе и начал целовать заплаканные глаза. — Ты же мне вон каких детей родила. Самых лучших на всем белом свете! Ну, чего ты себе надумала, глупая? Я же как лучше для нас всех делаю.

Людмила крепко обняла его, прижавшись к мужниной груди. Его сердце билось редко и ровно, в отличие от ее собственного сердца, которое так и норовило куда-то выпрыгнуть, трепыхаясь, как пойманный в сеть воробей. Людмила замерла, впитывая накатившее ощущение невероятного счастья, и она не хотела шевелиться, чтобы не выйти из его зыбкого облака.

— Любишь! — тыкалась она мокрым носом в грудь терпеливо стоявшего мужа. — Сколько времени я этих слов не слышала. С того самого дня, как Кия родила.

— Помни! — князь бережно взял в руки ее лицо и посмотрел прямо в глаза. — Ты княгиня! Ты не человек, ты живая власть. Тебе не позволено вести себя так, как тебе самой хочется. У тебя долг перед страной есть. Не забывай об этом.

— Я стараюсь, Само, — грустно сказала Людмила. — Да только тяжко мне