Японская война 1904. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов

ним словно мясо на скелет начали подтягиваться отступающие части. Еще недавно они бежали, потеряв волю к сопротивлению, но лишь увидели хоть намек на новую линию обороны и тут же забыли про страх… Иноуэ вздрогнул, осознав, как же это похоже на него самого! Вот только это ничего не меняло. Он — японский офицер, он должен победить, и он пойдет до самого конца, чего бы ему это ни стоило.

Обернувшись, он проследил, как на лодках и по остаткам ледяной тропы 12-я дивизия в полном составе перебирается на русский берег. Один рывок, снести эту последнюю жалкую линию обороны, и тогда они смогут снабжать себя уже по суше. А там и артиллерия подтянется. Если Макаров рассчитывал, что маневры — это его прерогатива, что японская армия снова будет просто стоять на месте — зря!

Неожиданно генерал покачнулся. Сначала показалось, ветер, но потом он понял — это от залпа целой батареи гаубиц, которые русские каким-то чудом подтянули почти вплотную к линии фронта. Ну вот, если все пойдет, как надо — он и до них доберется.

* * *

— Огонь! — полковник Афанасьев опять нарушил приказ и лично поехал вместе с поездом-монитором на главную позицию.

По бумагам она проходила как сопка номер 17, солдаты же из-за весьма скромной высоты прозвали ее гораздо проще. Прыщ! И вот за этим прыщом они пряталась, когда вся японская артиллерия начала по ним бить. Вот только японцы били вслепую, большинство пушек, стреляющих только по прямой, были и вовсе бесполезны, а их 8 гаубиц с наводкой от висящих в воздухе шаров… Они в этот момент были подобны ангелам смерти!

Глава 5

Капитан Боресков старался, как его учили дома, всегда держать стать.

— Костя! Шар крутит! — рявкнул и тут же высморкался его напарник, штабс-капитан от артиллерии Николай Николаевич Лисин. Его манеры, привитые и отточенные где-то под Тверью, раздражали и поражали.

Совсем не так Константин Михайлович представлял себе полеты, когда в 1902 году заканчивал по 1-му разряду офицерский класс по воздухоплаванию. Все оказалось гораздо жестче, грязнее, грубее…

— Держу! — Боресков бросил взгляд на флаг на боку аэростата. Поднялся, но еще полощется, играет на ветру — значит, можно удержать.

Капитан повис на рулевом канате, помогая вытянутому словно колбаса аэростату встать по ветру.

— Еще! — закричал Лисин.

— Лучше не будет! — ответил Боресков. — Кто же знал, что ветер так резко усилится. Очень близко к 10 метрам в секунду. Тут хорошо, что мы вообще держимся!

— Отметка 312! Батарея маскируется рядом с деревней! Виден дым от выстрелов! — перестав кричать на Борескова, Лисин перехватил трубку связи с землей и начал кричать уже им.

Ветер свистел, перебивая даже его ор, ледяные брызги намерзали на шар, на руки, на провода и даже на усы. Боресков растер лицо, разгоняя кровь, а потом поспешил снова броситься на канат. Сейчас пойдет обстрел, и Лисину нужен обзор, чтобы корректировать батареи.

— Квадрат 31, перелет, 100 метров назад, 50 метров левее.

— Квадрат 31, перелет, 20 метров назад.

— Квадрат 31. Накрытие. Батарея, шквальный огонь!

Последняя команда была уже лишней, это Лисин просто иногда забывался, что уже не на земле и не командует своими фейерверкерами и бомбардирами. Впрочем, после того, как первую батарею накрыли, и они начали наводить русские пушки на новые цели, реплики Лисина стали короче. На высоте быстро перестает хватать дыхания, да и разрывы японских снарядов словно намекали — нужно побыстрее.

— Пристреливаются, сволочи! — выругался Лисин, когда очередной разрыв разлетелся тысячами осколков буквально в сотне метров перед ними.

— И откуда только эта батарея вылезла? — голос Борескова на мгновение дрогнул.

— Прятали! Специально, чтобы нас достать, прятали, а разведка прозевала!

— Может, сразу на нее нацелить кого?

— После этой. Будем метаться — только артиллеристов собьем и никого вообще не достанем! — ответил Лисин, а потом, проследив за следами попаданий в японском тылу, снова закричал в трубку. — Квадрат 29! Недолет! Повторяю, недолет! 40 метров вперед!

И снова разрыв совсем рядом. Это уже другая батарея, и они выцеливают соседний аэростат. Там командир не выдержал, попытался перевести огонь на ближайшего врага, и, словно наказывая его за торопливость, новый разрыв обрушился прямо на шар. Боресков как раз смотрел в ту сторону и во всех деталях увидел, как пламя вспыхнуло сначала крошечной яркой точкой, а потом, обгоняя осколки, во все стороны рванула огненная волна.

— Ярко ушли! — Лисин на мгновение прикрыл глаза, но через мгновение уже снова орал на землю.

В итоге они добили вторую батарею, потом поразили гаубицу, что работала прямо по ним. Холод, который утром пробирал до костей, сейчас уже перестал ощущаться. А вот влажность повысилась. То ли Боресков вспотел, то ли облака пошли. Капитан просигналил вниз, чтобы их подняли до 800 метров, и видимость разом стала лучше.

— Восемьсот! — крикнул он Лисину, чтобы тот внес корректировку на дальномере.

— Принято, — ответил тот, а потом чуть задумчиво добавил. — А это не по нашу душу, как думаешь?

Боресков свесился и увидел, как около роты японцев двинулись вперед, несмотря на продолжающийся обстрел.

— Вижу что-то за спинами. Думаю, ручные мортиры — значит, точно за нами!

— Рота идет к нам, — Лисин вызвал землю. — Фронт — 150 метров, вышли из квадрата 15. Выйдут на дистанцию поражения минут за 10. Если побегут, то быстрее…

Не успел он закончить, как японцы побежали. Их накрыли сразу с нескольких батарей, но этот отряд вел кто-то опытный. Он умело проложил маршрут между сопок, прикрываясь от картечи, но даже так — их все равно должны были перехватить. Полковник Мелехов оставил рядом несколько рот прикрытия как раз на такой случай. Боресков не удержался и высунулся подальше, чтобы убедиться, что они успеют… И чуть не вылетел, когда всего в сотне метров от них рвануло.

— Это не мортиры! Ракеты! — только и крикнул Лисин, и аэростат закачало от воздушных волн.

Боресков вцепился в перила кабины, не очень уверенно, но повезло. Мокрые перчатки за считанные мгновения примерзли к деревянным поручням и помогли удержаться. Вот только взрывы продолжали греметь. Триста метров от них, четыреста, снова сотня. Боресков сам не заметил, как перекрестился и начал молиться. Лисин тоже что-то шептал себе под нос, правда, почему-то сжимая в руках