Половецкий след - Андрей Анатольевич Посняков

показала бы Костомара заимку – Мишаня б и не разглядел, проехал бы мимо. Изгороди никакой нет, сразу в ольховнике – полуземлянка, какие еще оставались и в Ратном, и во многих других деревнях. Покрытая снегом крыша – просто большой сугроб, лишь дверь тщательно расчищена от снега да через волоковые оконца тянуло терпким дымком.

– Ну, приехали… Лошадей, вон, к осине привяжи… Волков тут нет – охотнички мои перебили всех. Разве что из ваших земель забредут…

– У нас их тоже немного…

Толкнув дверь, молодые люди спустились в горницу, если так можно назвать полное дыма помещение с открытым очагом и глинобитным полом. Стол, вдоль стен – широкие, грубо скроенные лавки, накрытые волчьими шкурами… На столе – корзинка с провизией и большая плетеная баклага.

– Любят тебя твои люди, – сняв плащ, сотник уселся на лавку.

Вдовушка улыбнулась:

– А то ж! Я ж зла-то никому не делаю. Правда, провинятся ежели… Но тут уж сами виноваты…

Теплело быстро, прямо на глазах – вот что значит полуземлянка и открытый огонь! Едкий дым собирался под крышей, обвивал черные от копоти балки сизой полупрозрачной змеею, уползал, улетал в узкие волоковые оконца… Внизу, на скамьях, дым почти что не чувствовался… Но вот если встать, вытянуться – сразу же начинали слезиться глаза.

– Выпьем…

Сняв сапожки, Костомара поднялась на ноги, сбросила плащ и полушубок, разложила вытащенные из корзины яства – хлеб, куски жареной рыбы…

– Вон там, на полке, кружки…

– Нашел…

Выпили. Растеклась по жилам пьяная медовица… и тут же ожег поцелуй – длинный, терпкий, манящий…

– Есть потом будем…

Отпрянув, вдовушка сняла пояс и стащила с себя верхнюю шерстяную тунику с узорами, а следом за нею и нижнюю, оставшись в одних узких штанах – специально для верховой езды так оделась.

В этой юной женщине чувствовалась порода! Стройные бедра, тонкий стан, шелковистая золотистая кожа, небольшая упругая грудь с твердеющими сосками… Быстро сняв одежду, Миша накрыл их ртом… Откуда в этой лесной глуши столь утонченная красота? Аристократка… В роду были ромеи? Или просто шальной заморский гость?

Поцеловав грудь, юноша опустился на колени, стянул с красотки штаны… Женщина застонала… Какое юное упругое тело… Темная ямочка пупка… Поцеловать! Спуститься ниже, к лону… Золотистый лобок… аккуратно выщипанный… По ромейской моде…

Женщина застонала, выгнулась, прикрыв глаза… Невероятно красивая хрупкая игрушка!

Миша подхватил ее на руки и осторожно – словно опасался сломать – уложил на скамью, прямо на волчью шкуру…

Они совсем не стеснялись друг друга – зачем? – обошлись без долгих прелюдий…

– Ты славный! – красавица улыбнулась, отдышалась…

– Я – разный, – совершенно по-довлатовски отозвался молодой человек.

Зеленые глаза обворожительной вдовушки пылали нешуточным томлением и жаром:

– Я тоже разная. С кем-то – опасная, с кем-то – нет.

– Не холодно?

– Нет…

Очаг догорал. Закрыв волоковые оконца, сотник зажег восковую свечку… Светло-голубую, фигурную, явно купленную в Ратном. С Мишиной подачи такие делали уже лет пять. Пять лет… Целых пять лет, как он…

– О чем думаешь? – легкие женские пальчики пробежались по спине.

– О разном…

– И я – о разном… – Костомара потрогала серебряный Мишин крестик, улыбнулась. – А у меня – ромейский, златой!

– Ты женщина. Тебе нужно.

– Ну да…

Чуть помолчав, красавица зябко поежилась, и Михайла обнял ее за плечи, прижал к себе, погладил…

– Пусти… Я еще налью, да…

Вдовушка поднялся, склоняясь над столом… Миша подошел сзади, обнял за талию, погладил, поцеловал спинку, чувствуя, как снова нарастает томление и возникший внизу живота жар охватывает каждую клеточку тела…

Костомаре не нужно было указывать, что делать – эта обворожительная юная женщина знала и умела многое, куда больше, чем сотник Михаил Лисовин… и, может, больше, чем Михаил Ратников…

– Ах, милая… Как же ты… как…

– Еще! Еще! – Томно прикрыв глаза, красавица извивалась как кошка, как гремучая злая змея! Стонала, закатывала очи, смеялась, крича… И это вовсе не выглядело пошло, ничуть! Эта уверенная в себе женщина получала сейчас то, что хотела – и наслаждалась от всей души.

Не отставал от нее и Миша…

– Я просто хочу, чтобы мы были друзьями, – лежа на скамье почти без сил, Костомара прижалась к Мишиной груди, заглянула в глаза… – Да, да – друзьями. И не обязательно – любовниками, вовсе нет… Хотя это так славно! У тебя, верно, есть невеста?

– Есть.

– Ты – мужчина, тебе надо. А я вот не ищу себе жениха…

– Потому что ты больше ценишь свободу, – сотник нежно погладил полюбовницу по плечам. – И это – правильно! Чтоб женщина стала старшей в роду, добилась всего, подчинила себе братьев… Это многого стоит! И много о тебе говорит. Ты – сильная. Иначе нельзя.

– Сильная, да… – красавица вздохнула. – Но я боюсь! Я постоянно боюсь, Миша!

Последнюю фразу вдова произнесла с надрывом, выкрикнула…

– Да, боюсь! И мне не стыдно признаться. Вот я собрала немножко земель… я там хозяйка, и смею думать, не самая плохая. Но! Ведь каждый может эти мои земли забрать! А меня – убить, сделать наложницей, продать в рабство. Каждый, кто сильней. Кто нахрапистей. У кого власти больше…

Усевшись, Костомара прикрыло лоно краем волчины, задумалась, уставилась куда-то невидящим взором.

Мише вдруг подумалось, что ей сейчас очень пошла бы сигарета… Томно бы закурила, выпустила дым… как в старом французском кино… И еще… Пожалуй, никого больше, а вот эту утонченную женщину Михаил легко мог представить себе и в джинсах, и в вечернем платье, и за рулем авто… Славная, славная!

Настолько с ней было просто и… как-то не по-старинному, что ли… Словно она сама была такой же, как Миша или Тимка – из будущего. Однако нет… Просто сама себя такой сделала… и еще – обстоятельства. Какие – сотник пока что не спрашивал.

– Мне страшно, – между тем продолжала вдовица. – Страшно даже не то, что вот ворвутся, нападут… Нет! Куда страшнее, что верить никому нельзя! Да и все меньше порядка. Знаешь, словно тучи какие-то сгущаются над всем Погорыньем! И чем дальше – тем их все больше. Все мрачно как-то… Как-то все давит. Не знаю, как объяснить… Вот при боярине Журавле… Нет, я с ним не… хотя, наверное, и могла бы. Так вот, Журавль наводил порядок и этот порядок держал, а те, кто после него – нет. Жаль, конечно, Юрия, но и тот…

Феодальная раздробленность, – усмехнулся про себя Михайла. Каждый сам за себя! Слабые же ищут союзников и покровителей. Вот как сейчас… Ох, не только ради секса притащила его сюда эта себе на уме