Господин следователь 11 - Евгений Васильевич Шалашов

(предобедом) обменивались новостями. К счастью, все основные новости маменька уже знала — спасибо Аньке, но кое-что уточняла. Например — как назвали своего ребенка Литтенбранты, кто приезжал на крестины Сашки-Шурки? Или — отчего Игнат Сизнев решил назвать младшую дочку Анькой?

Меня же интересовало другое — как это маменька отважилась пойти в начальницы Медицинского училища?

— Так из-за дедушки, — объяснила маменька. — Петр Семенович, когда твой дедушка к нему приехал, чтобы тот пока помещение у училища не отбирал, подождал, пока зять свое не подыщет, попросил — дескать, если училище в стенах медицинской академии, то пусть начальницей либо жена генерала станет, либо дочь. Все-таки, посолиднее будет. А батюшка и ляпнул — так чего далеко ходить? Вон, твоя крестница нынче в Петербурге. А коли родной отец договорился, куда деваться?

Кто такой Петр Семенович, к которому мой дедушка-генерал ездил? Ах ты, так это военный министр Российской империи генерал от инфантерии Ванновский. А я-то думал — как это военное ведомство так легко согласилось помещение за женщинами-медичками оставить? Теперь все ясно. И здесь не обошлось без кумовства. Но, ежели, дружеские и родственные связи используются во благо — это хорошо.

А Анька, из-за которой весь сыр-бор завертелся, сидит себе и вяло ковыряет вилкой в оладушке. Она что, есть не хочет? Брала бы пример со старших.

— Ваня, не увлекайся, — улыбнулась маменька, когда я стрескал вторую порцию. И не какие-то там две жалкие оладьи, что подают в столовых, а целых шесть. — Скоро обедать будем, а ты аппетит перебьешь.

— Не перебью, — веско ответил я.

— Вот-вот… — поддакнула Анька, а потом ехидно сказала: — Не перебьешь, все стрескаешь за обедом, а потом снова в мундир не станешь влезать, а винить-то некого будет.

— Кого винить? И в чем? — не поняла маменька.

— Так ведь Иван Александрович, ежели пузцо наест, всегда говорит — дескать, Анечка во всем виновата, мундир стирает неправильно, садится он, — наябедничала Анька.

Хотел возмутиться — дескать, давно не жаловался. И как из Москвы вернулся, с экзаменов, в мундире болтаюсь, но не стал. А новая прислуга — сделай замечание, изревется.

— Зато наш батюшка, — заметила маменька, — после того, как Аня ему комплимент сделала — дескать, похудел Александр Иванович, чуть что — исхудал я у тебя, кожа да кости, даже барышни малолетние замечают. Еще, — укоризненно посмотрела госпожа министерша на воспитанницу. — Аня, что за слова-то такие? Стрескаешь… Опять у Вани нахваталась?

Анька невинно уставилась в потолок, а только вздохнул. Ну, у кого же еще дите 19 века плохих слов нахватается?

— Аня, а что ты там про свадьбу говорила? — поинтересовался я, решив уйти от обсуждения моего словарного запаса.

— Да глупость сморозила, — отмахнулась Анька. — Сказала, потом подумала. Если свадьба в Череповце будет — туда все вместе и поедем. А здесь — так и ехать никуда не нужно.

— Да, маменька, что вы с будущими сватами насчет свадьбы решили? — поинтересовался я. — Леночку директор гимназии просил с полгода замуж не выходить, всего ничего осталось. А я до сих пор в неведении. И батюшка эту тему обходит, и ты не пишешь.

— Ой, Ваня, у батюшки то одно, то другое, — покачала головой маменька. — Вначале хотели после Великого поста, но у него на этот срок командировка важная выпадает — в Таврическую губернию. На тамошнего губернатора жалоб накопилось — придется инспектировать. Сколько отец там с инспекцией пробудет? Не меньше месяца. Поэтому, они с Георгием Николаевичем свадьбу на весну перенесли.

— А еще лучше — чтобы ее вообще на следующую осень назначили, — заявила вдруг Анька.

— Ань, ты чего? — вытаращился я. — Ты же сама сколько раз нам с Леной говорила — женитесь скорее.

— Ага, — горько вздохнула Анька. — Так-то оно так, но если скорее — то свадьба станет по-глупому выглядеть.

Мы с маменькой уставились на барышню во все глаза, потом я спросил:

— Поясни. Почему по-глупому?

— Да, Аня, непонятно, — поддержала меня маменька.

— Давайте я лучше покажу, — предложила Анна. — Только Ване придется со стула встать.

Пребывая в полном недоумении, послушно встал. А барышня, зайдя за мою спину, начала объяснять:

— Вот, Ольга Николаевна, посмотрите. Иван Александрович у вас высокий (потрогала барышня мой затылок), а невеста, пусть и пониже, но все равно — барышня длинненькая — вот, по сих пор (меня потрогали за ухо). Но я-то маленькая. А Леночка — Елена Георгиевна, меня своей подружкой на свадьбу назначила. Как я стану венец над головой невесты держать? Мне же на цыпочки вставать придется. А шафером у Вани исправник будет — а он у нас тоже дылда. Будем мы с Василием Яковлевичем смешными — он высокий, я маленькая. А к следующей осени подрасту.

После завтрака мы разошлись. Я собирался немножко поспать, но где там! Скорее бы батюшка приехал.

Авось объяснит, что за загадочная рука и зачем ее мне прислали?

Глава 5

Разговор с отцом

— Иван, у меня к тебе только один вопрос — почему ты мне ничего не сказал?

От того, что отец назвал меня не Ваней, и не Ванькой (это мне ужасно не нравится, но потерплю), я насторожился.

Женщины после обеда отправились по лавкам. Не иначе, матушка решила, что Анечке нужно срочно что-то купить — новую юбку или блузку. Вишь, мало их у барышни. И всего-то каких-то три сундучка и два чемодана.

А мы с отцом уселись в его кабинете. Поговорить, так сказать и обсудить — что за мертвые руки отправляют следователям провинциальных судов?

История оказалась вроде и проще, чем я себе надумывал, но и сложней. И имела самое непосредственное отношение к моему прошлому. Ну, или к прошлому того Чернавского, но это без разницы.

Я пересказал Его Высокопревосходительству события встречи с «моим» сокурсником Григорием Прохоровым, о том, как мы с Анькой ловко его разыграли, продемонстрировав осведомленность некую осведомленность, а еще немножечко подавили на чувства, в результате чего узнали, что вся история о моем, так сказать, «вольнодумстве», зиждется на элементарной подлости и зависти.

— А смысл какой? Что бы изменилось, если бы я тебе рассказал?

— То есть, ты посчитал, что твоему отцу не следует знать, что его сын не является смутьяном или революционером, а донос на него был написан двумя мерзавцами из зависти? — возмутился отец. А потом его голос дрогнул: — Или ты меня теперь совсем не уважаешь? Обида гнетет?

— Батюшка, да ты что, — всполошился я. Вскочив со своего стула, подбежал к отцу, обнял за плечи. — Я как раз и не стал