Поручик - Константин Константинович Костин

волосы разлетелись в стороны, — Я сама. Тут все свои, кто меня обидит.

— Ну, беги.

Я еле удержался от того, чтобы не шлепнуть ее вдогонку по попе — поручик, держи себя в руках… — проводил взглядом белеющие в темноте ножки…

И пошел следом.

Что-то не на месте у меня сердце было, что-то оно чуяло…

Поэтому, когда послышался девичий вскрик, пока еще не испуганный, пока еще возмущенный — я был поблизости.

* * *

— Стоять!

Мертвая сцена, как в комедии у Гоголя: три пацанчика, а-ля «гопник обычный питерский», в спортивных костюмах, разве что без кепок и без семок, затащили мою новую подружку… в смысле, знакомую… в кусты за какими-то деревянными сараями, совсем неподалеку от тех кирпичных домов, и недвусмысленно пытались разложить ее на пыльной земле. Судя по прокушенной ладони одного из них — сдаваться без боя Любица не собиралась, а судя по ее разбитой губе — джентльменами ребятки не были.

Я как-то остро пожалел о своем «макаре» — в здешней милиции мне табельного еще не выдали — и успел присмотреть удобный дрын, если они без уважения относятся к форме…

Как оказалось — с уважением. Замерев на секунду в свете моего фонарика — что я, дурак, в незнакомые потемки без фонаря отправляться, тем более, у прежнего Челковки он был — «спортсмены» рванули в сторону, ломая ветки, так, как будто и вправду сдавали на норматив.

Любица оперлась на мою руку и поднялась с земли. С шипением потрогала пострадавшую губу.

— Все свои, говоришь… — безразличным тоном произнес я, — Кто обидит, говоришь…

— Это не наши! — возмущенно вступилась она за честь местной гопоты — Это «ежики» с Кладбищенской улицы! Наши ребята никого не трогают…

— На этой стороне деревни, — понимающе кивнул я, — а эти на той стороне деревни никого не трогают. Правильно?

— Неправильно! Наши девчонок нигде… так… не станут. Разве что… ну… попугают немножко. А эти…

Любица снова потрогала губу.

— А эти…?

— Ну, говорят, что «ежики» уже не одну девчонку вот так… затащили…

— Так, стоп. А милиция куда смотрит⁈

Девчонка укоризненно посмотрела на меня.

— Ты глазами не сверкай, — не повелся я, — Я в здешней милиции всего один день и не могу за раз всю преступность изничтожить.

— Да нет, я не об этом, — досадливо махнула она рукой, — Милиция без заявления ничего делать не станет, а кто будет рассказывать, что ее… вот так…

Понятно. А что тут непонятного? Но я этих «ежиков» все равно разъясню…

— Вот теперь давай провожу. А то мало ли какая еще лесная живность на тебя покусится.

Любица хихикнула и протянула мне локоть. Потом резко его отдернула и покраснела:

— Лучше просто рядом иди… те.

— Давай уж на «ты».

— В общем, давай просто рядом пройдем. А то задразнят.

Уже когда я довел ее до обшарпанной двери подъезда и почти уходил, Любица вдруг спросила:

— Товарищ… Александар… Где ты живешь?

Я зачем-то назвал адрес.

* * *

Планерка. Как много в этом звуке для сердца опера слилось…

Прям ностальгия пробивает: кабинет начальника, длинный стол буквой «Т», в полированном лаке столешницы отражается весь энтузиазм на лицах собравшихся. На стене, за спиной майора — три портрета. Вполне узнаваемый дедушка Ленин, хотя и в какой-то необычной манере, незнакомый мне товарищ с круглым лицо и доброй улыбкой папаши Мюллера и тип с козлиной бородкой, которого я по привычки посчитал Дзержинским, но потом понял, что это не он, а тот, кому памятник на площади стоял. Надо хоть узнать, кто это, явно какая-то известная личность, а я ни сном ни духом.

— Так, теперь по пожару на складе винного завода. Челковки.

— Проводится опрос очевидцев, — встал я из-за стола, — Предварительно гибель сторожа носит некриминальный характер, несчастный случай на пожаре, однако из слов очевидцев следует, что в ту ночь на складе могла присутствовать в настоящий момент неустановленная личность, предположительно, виновная в возникновении пожара.

— Так. Неплохо для начала… Данные от судмедэксперта получены?

— По плану — сегодня.

— Действуй, Лес. Да, звонил Олеш, что-то тебе рассказать хочет. Подойдет часов в одиннадцать, будь на месте.

— Принято.

* * *

— Приказ о назначении.

— Вот.

— Рапорт.

— Здесь.

— Удостоверение.

Хрустнула новенькая малиновая корочка.

— Та-ак… Результаты проверки знаний?

— На обратной стороне рапорта.

— Приказ о постоянном ношении.

— Вот.

— Распишитесь…

Спец по вооружению достал огромную затрепанную книгу.

Узнаю. Узнаю родную бюрократию. Здесь еще по-божески, по крайней мере, мне не нужно клясться мамой, что у меня есть несгораемый шкаф, в котором я буду хранить пистолет.

— Челковки… Через «чэ» или через «эс»?

А? В смысле — чего? В смысле… Как моя фамилия пишется? Э…

Здесь писали латиницей. С горсткой галочек над буквами, апострофов и даже кружочков. И как моя фамилия пишется — я знаю. Střelkovki. А вот как это произнести по буквам… Когда пишу — рука как-то сама собой все эти козябрики выводит. А так я даже не знаю, как это «стр» в «ч» превращается.

— Ага… — спец, к счастью, догадался заглянуть в удостоверение, — Эс-тэ-эрж… Генералу Человки родственником не приходитесь?

— Даже не однофамилец, — пошутил я. Тем более что я в душе не это самое, что за генерал такой.

Спец мрачно глянул на меня — во взгляде явственно читалось, где именно он видел всяких самозваных юмористов — и протянул мне книгу для подписи.

— Пистолет… «Стражник»… Серия… Номер… Год выпуска — 1966…

Старье… в смысле, новьё.

Так…

Подсознательно я ожидал увидеть старого доброго «макара». А получил не менее старого, но чуть менее доброго знакомого «тэтэшку». В девяностые такие частенько в руки попадались после разборок или там, возле остывшего тела.

Такие, да не такие. Я несколько недоуменно покрутил табельное в руке. Рукоять не ТТшная, удобнее… о, и предохранитель есть. Ладно, что дали, с тем и крутиться будем.

— Кобура… Шнур… Магазины… Патроны… Набор для чистки…

Спец не отдал пистолет окончательно, пока не убедился, что я нацепил кобуру и положил пистолет именно в нее, а не запихнул в карман или за пояс, аки мексиканский гангстер. И мрачно смотрел мне в спину, пока я не покинул оружейку.

* * *

Комиссариат располагался в старом здании, которое, похоже,