Испытание славой - Дмитрий Викторович Распопов

После завтрака, она меня переодела, и я позвал Бернарда, чтобы понять, чем заняться.

— Посмотрим город? — предложил я швейцарцу, когда он вошёл.

— Как скажете, сеньор Иньиго, — пожал он плечами, — дворецкий меня сегодня с утра заверил, что мы можем использовать слуг, конюхов и лошадей в любом количестве.

— Хорошо, — вздохнул я, — что не придётся рассчитываться за нанятые.

— У вас всё настолько плохо, сеньор Иньиго? — понизил голос Бернард, — просто в июне выходит срок моего контракта, и я хотел это обсудить с вами.

— Прошло уже три года? — изумился я, на что тот кивнул.

— Как быстро летит время, — с большим трудом поверил я, что с момента заключения, между нами, сделки и правда прошло почти три года, — но Бернард тебе нечего переживать, когда подойдёт срок, мы с тобой в любом случае договоримся, я не хочу тебя отпускать от себя.

— Я бы тоже не хотел потерять эту службу, сеньор Иньиго, — смутился швейцарец, — вы мне нравитесь и как господин, и как человек.

Я хмыкнув, не стал никак комментировать его слова, тем более сейчас и правда было не время и не место это обсуждать, но то, что пролетело уже три года с моего знакомства с ним, было удивительно, я лично даже не замечал, как листается календарь, поскольку постоянно был чем-то занят.

— Поедем проедимся, — сказал я и он подхватив меня на руки, отправился во двор дворца, где для нас выделили повозку с кучером.

Я попросил просто проехаться по городу, и молча смотрел на происходящее вокруг, всё больше понимая, что столица Португалии мне определённо не нравится. Если Рим был порочным, но величественным, где решались судьбы людей и даже стран, Флоренция в свою очередь поражала расцветом культуры и бизнеса, то Лиссабон был сейчас по факту городом работорговцев. Огромное количество невольничьих рынков, вонь немытых человеческих тел и экскрементов, цепи, удары кнутов, разлучённые семьи и крики боли тех, кого постоянно наказывали и всё это под внешним лоском европейского благополучия. Португальцы, особенно зажиточные, настолько привыкли к творящемуся вокруг них, что этого просто не замечали. Не считая жителей Африки за людей, отношение было к ним хуже, чем к животным. Всё это для меня создавало угнетающее впечатление, а поскольку на это накладывалось моё слабое финансовое состояние, не позволяющее тратить деньги, то уже через два часа прогулки я попросил возвращаться во дворец семьи Браганса, где меня встретила крайне довольная Паула, сеньор Аймоне и сухонький, загорелый до черноты священник-францисканец в настолько старой робе, что виднелись незашитые прорехи в ней. Опустив взгляд на его ноги, я увидел, что его сандалии в таком же ужасном состоянии.

— Найди портного и сапожника, — обратился я к Пауле, — пусть пошьют новую робу и сандалии для брата-священника. Не годится слуге бога быть его представителем в подобном виде.

Брови старика взлетели вверх.

— Это мой дар брат, — поднял я руку, видя, что он пытается возмутиться, — я знаю устав ордена.

Священник тяжело вздохнул и перекрестившись, ответил.

— Тогда я смирено его принимаю, сеньор.

Девушка мне поклонилась и попросив сеньора Аймоне сопроводить её, ушла выполнять задание, а я показал священнику пройти за мной, хотя от него откровенно воняло, а с робы периодически падали вши. Найдя дворецкого, я попросил его предоставить слуг, для помывки священника, а также найти исподнее под его телосложение. Тот поклонился и заверил меня, что сейчас всё будет выполнено.

Священник в лёгком шоке смотря за тем, как я без его спроса распоряжаюсь его жизнью, мягко поинтересовался у Бернарда, на руках которого я был.

— Ваш сеньор, всегда такой…энергичный?

Огромный швейцарец хмыкнул.

— Брат, всё что я могу вам посоветовать, смиренно принять помощь его сиятельства, — ответил ему он, — сеньор Иньиго набожен сам, так что не сделает ничего против веры или правил вашего ордена.

Священник перекрестился и тяжело вздохнул.

К разговору о делах мы с ним вернулись только после того, как его искупали, переодели в чистую льняную сорочку, поскольку все его старые вещи я приказал сжечь, и мы с ним оказались за одним столом, за весьма скромным обедом.

— Помолимся, — сложил я руки, и он с удовольствием последовал за мной. Принеся благодарность господу за еду, я приступил к обеду, и священник последовал моему примеру, поскольку для такого шикарного стола и скатерти, а также серебряной посуды, наши скромные яства были здесь словно чужими.

— Я не поблагодарил вас, сеньор Иньиго, — старик съел всего несколько кусочков сыра с хлебом, запив всё разбавленным вином и отодвинул от себя тарелку.

— Можно просто, брат Иньиго, — скромно сказал я ему, заставив снова удивлённо вскинуть брови, — мы не на людях.

— Брат Иньиго, ещё раз благодарю вас, — склонил он голову, — я планирую скоро снова отправиться в дальний путь, нести свет господа на чёрный континент, так что крепкая обувь и тёплая одежда мне определённо понадобятся в этом путешествии.

— Боюсь на некоторое время брат вам придется задержаться здесь, — улыбнулся я ему, — вы ведь португалец?

— Да брат, — кивнул он.

— Кроме португальского знаете ещё местные языки племён Африки?

— Да, несколько наречий, — снова кивнул он, — выучил, чтобы нести свет веры в их весьма чёрствые сердца.

— Отлично, — обрадовался я, что всё как я думал, так и оказалось, — я купил и освободил тех рабов, которых вы на корабле обратили в христианство, проблема теперь в том, что они не говорят ни на каком другом языке, кроме своего, а мне нужно как-то до них донести то, что они свободны.

Священник ахнул и изумлённо посмотрел на меня.

— Так это вы тот кастильский дворянин, кто выкупил Джабари и его семью, заплатив пятнадцать тысяч флоринов? — воскликнул он, срываясь с места, затем подбежав ко мне и опустившись передо мной на колени взял мою руку и поцеловал её. Я изумлённо на него посмотрел.

— Брат, я молился все эти дни, когда узнал об этой новости! — он поднял на меня взгляд, а глаза его были полны слёз, — вы настоящий христианин!

— Встаньте брат, прошу вас, — я смущенно вытянул руку из его ладоней, — вы так говорите, будто я мог поступить иначе. Конечно, когда