Престидижитатор Сталина - Квинтус Номен

раза. Ну, не совсем, конечно, напильником помахать пришлось еще дней… несколько, но где-то к Крещению девайс был готов. Кривой, не очень-то и уклюжий — но работающий. Мощностью в четыре бабских силы.

Второй девайс по моим указанием изготовил Авдей — мужик достаточно рукастый оказался. Этот девайс был послабее, всего в две девкинских силы, но без него и первый был бы бесполезным. Ну, почти — но когда девки на семенорушке очистили достаточно семечек, я запихнул их в пресс. А когда на длиннющей ручке этого простого рычажного пресса повисли четыре довольно упитанных уже бабы, из пресса полилось масло.

Масла получилось много. Потому что семечек вышло собрать три с половиной тонны, причем — отдельное спасибо дядьке Пустовойту — семечки получились очень жирными. А я еще где-то прочитал, что для улучшения маслоотдачи семки нужно до девяноста градусов нагревать — и примерно полторы тысячи литров масла вскоре заполнили специально изготовленные Авдеем бочонки. Небольшие, пятидесятилитровые. Тридцать штук.

Со своей бумагой я уже один раз в Тулу успел скататься, даже продал там из сделанного мною добра четыре серпа, заработав целых восемьдесят копеек. Мог бы и больше заработать, но мне время терять не хотелось, так что отдал все сразу одному мужику, который такую цену предложил. Тоже не сразу отдал, мужик поначалу хотел их по гривеннику купить — но я-то торговаться умею! А еще я умею неплохо цены запоминать, и — что меня тогда сильно поразило — масло коровье стоило столько же, сколько и «масло постное», в смысле горчичное или конопляное. То есть горчичное еще дороже стоило.

Деньги я почти сразу почти все потратил, купив четырех цыплят (и сэкономив после ожесточенного торга гривенник), но про масло не забыл. И в начале февраля мы с Акимом и Матреной отбыли в стольный град Тулу. То есть в губернскую столицу. Город был, к моему удивлению, довольно большой, народу в нем было тысяч, наверное, за пятьдесят — но мне было важно то, что где-то пара тысяч из них были людьми не сильно бедными. Ведь три роскошных магазина на главной улице (ну, по нынешним временам роскошные) не для всякой рвани же открыты были!

Самым сложным в этом путешествии было добраться до Тульского тракта: Милка туда сани часа четыре тащила — причем больше смотрела, как мы по сугробам сани толкаем. А потом, по неплохо накатанной дороге она уже даже легкой рысью пошла. Аким, правда, удивлялся, что я в город отправился совсем не в ярмарочный день, но у меня и цели заключались вовсе не в стоянии на рынке. Так что где-то в районе половины пятого (уже смеркаться начало) наши сани подрулили ко второму «по крутости» магазину на центральной улице, и я отправился на переговоры. Думал, к управляющему, а оказалось что к хозяину.

Душевный оказался мужик, проникся моей нуждой в деньгах. Я бы тоже проникся, если бы у меня эти деньги были, а кто-то предложил мне купить масло не по шестнадцати рубликов за пуд, а всего по двенадцать. Одиннадцать с половиной пудов прекрасного, рафинированного (но пока еще не дезодорированного) постного масла! Причем изготовленного по иностранной технологии!!!

По дороге в Тулу я решил, что «крестьянином Никитой» будет Аким, а я представлюсь, скажем, «временным управляющим маслобойного завода Павловых». Что было вполне разумно, ведь ни джинсовой одеждой, ни белорусскими говнодавами-гортексами я на туземца ну никак не канал. Так что всего-то после примерно часа торговли мы с хозяином магазина договорились, и я вышел, положив в карман полтораста рубликов в очень звонкой монете. Полтораста, потому взял еще и скромную плату за обещание «по запросу» в течение целого года в Тулу масло это возить только в магазин Ливенцова-младшего и ни в коем случае не поставлять его какому-то Сушкину.

Ну что, двадцать восемь золотых пятерок и десять больших серебряных рублей душу мне согрели. А если учесть, что я толкнул только четыре бочки…

Домой я привез только сто сорок рублей, зато Милка всю обратную дорогу просто бежала за санями: всего за десятку я купил довольно неплохую (по словам Авдея — я-то в лошадях совсем не разбирался) лошадку, причем — если верить продавцу, но Авдей ему верил — четырехлетку, а Милке было уже за десять лет. По дороге Авдей вслух мечтал о том, что он новую кобылку сводит к какому-то соседу, у которого конь есть очень неплохой, а я вслух удивлялся тому, что лошадку получилось так дешево купить. Однако недолго удивлялся — пришлось другому удивляться. Матрёна мне глаза открыла на «дешевизну»:

— Так это ассигнациями лошадь сорок рубликов стоит, а ты ему серебром платил. То ж на то ж и выходит, ты переплатил даже изрядно.

— А масло постное на рынке по сорок копеек за фунт продается — это на ассигнации или за серебро?

— За медные деньги, ну и за ассигнации тож. Кто на рынок-то с серебром ходит?

Ходят, еще как ходят: коровье-то масло только на серебро и продавалось. Но в целом… Оказывается, я этому купцу Ливенцову постное масло по четверной цене впарил. Интересно, это он чего-то нанюхался или я такой убедительный был, что матерого купчиху заболтал? Причем заболтал, похоже, всерьез, он же по такой цене был готов купить и тонну масла… почти тонну, он говорил что если я к Великому посту привезу пудов пятьдесят-шестьдесят, то он всё возьмет…

Ну да, когда я в первых числах марта привез в Тулу еще десять бочек (все сразу везти просто побоялся, причем не за бочки опасался, а за выручку), то понял кто кого в сделке с купцом обманул. То есть я его вроде как и обманул, но тогда он меня, получалось, обманул вообще втрое. Прикидываясь «иностранцем», я пытался впарить ему что-то вроде sunflower oil, а он это воспринял как «масло оливковое», которое вообще-то стоило в районе рубля за фунт. Рубля серебром — мужики такое даже помыслить купить не могли, так что моя цена ему показалась… не знаю, что он подумал, может решил что масло ворованное — но при таких барышах это же ни одного купца не остановит!

Вернувшись с деньгами, я на следующее утро скатался к Свиньину — раз обещал ему сотню в год, то уж лучше сразу отдать и не мучиться. Но когда я положил перед ним на стол двадцать маленьких симпатичных круглящей, он — несмотря на то, что был практически трезв — уставился на них буквально по пословице про барана