Почтальон (Управдом-2) - Андрей Никонов

Ознакомительный фрагмент

тут дисциплина, день ненормированный, а оклад такой, что токарь на сдельщине больше заработает. Да и пока обучишь, я вон два года здесь, а до сих пор как свинья в апельсинах.

— Не наговаривай на себя.

— Да чего уж там, стараюсь как могу. Только, Вацлав Феофилыч, если бандит это, то ещё немного, и слежку он почует, надо сворачиваться. А как невиновный человек, у меня недокомплект, воры да мокрушники, они ждать не будут, а то получается, вечером ребята за этим Сомовым ходят, а в ночь на поножовщину на вокзал. Может, своих людей дашь?

— Говорили мы об этом и с тобой, Захар, и с Радзянским, Сомов здесь, при погранотряде, давно отирается, моих людей видеть мог, да и город твои хлопцы знают лучше, а особенно пригороды. А сворачиваться рано, ты сам посуди, он у нас единственная ниточка, потянем, и выйдем на крупную рыбу, всю контрабанду прихлопнем. Дело почтового начальника, как там его — Травин, кажется, кто ведёт?

— Матюшин.

— Хорошо. Он молодой, неопытный ещё, пусть не торопится, выяснит все подробности, я прокурору позвоню. Но смотри, Захар, тут оплошать нельзя. Три поста вырезаны с начала зимы, и каждый раз один человек в живых остаётся, словно нам кто-то под копирку решение подсовывает. Без города не обошлось, а это твоя территория, так что и искать тебе.

— Те двое пограничники были, чистыми оказались, их перевели в область, — напомнил Семичев. — Может и этот тоже не при чём? Он же не только на этот пост еду-то носил, это угадать надо, что придётся основную команду ждать.

— Нет, чуйка у меня, бог, которого нет, он троицу любит. Мы Сомова сейчас спугнули, он ведь заподозрил что-то, ты видел, как он расслабился, когда фото Травина увидел? Значит, другого ждал и боялся. И побежит он к своим подельникам, зачем ему неприятности в виде пропавшей полюбовницы, сам решать побоится.

— Бывшей полюбовницы.

— Вот это ты и выясни, бывшая она или не бывшая, что делала в Алексеевской слободе, почему записку написала, что у них там с Лакобой случилось. Найди её и допроси, сам допроси, прежде чем следователю передавать. А лучше меня позови, вдвоём из неё всё вытянем.

— Так может Лакобу и допросить.

— Лакобой следователь занимается, а я попробую с другой стороны зайти, через комитет партии, там с наскоку нельзя, так что ты его не трогай пока, подумай, что ещё можно сделать.

— Травин живёт в Алексеевской слободе, дом снимает.

— Откуда знаешь?

— Схлестнулся он с одним из наших зимой, в милиции протокол составляли.

— Криминальные наклонности?

— Да ну, — Семичев замялся, — был у нас один тип, по комсомольскому призыву, да я ж говорил о нём, Красько. Повздорил он с девчонкой прямо на почте, слово за слово, полез за револьвером, так этот Травин его скрутил и в милицию доставил. Здоровый, сволочь, как пушинку нёс, на стол дежурному швырнул. Вот тогда адрес и выяснили.

— Всё равно, тут что-то нечисто, неясно ведь пока, кто в этой шайке орудует. За почтальоном тоже проследи, но осторожно, дело его в Наркомпочтеле я запрошу, может, грешки есть в прошлом, или связи с заграницей. И Красько проверь, где он сейчас?

— Домой к себе в Новгород уехал. Слушай, Вацлав, к чему сложности такие, может снова в карцер Сомова посадить, а потом на расстрел вывести, повязку на глаза, там он и поплывёт? Всё выложит, как миленький.

— Расстрелять, Захар, мы его всегда успеем, зря, что ли, месяц его обхаживали, лыбились в рожу проклятую. Опытный он, ни слова лишнего, с нахрапу его не возьмёшь, так что следи за ним, а то неровён час решит улизнуть. К Первомаю дело это мы закрыть должны, кровь из носу, понятно? Всех виновных найти и покарать, кто хоть как-то замешан. Партия и совнарком, — Политкевич встал, опёрся о стол, — нас тут не просто так у границы поставили. Не только контрабандистов ловить, тут, понимаешь, политический вопрос, контра не дремлет.

Сомов после службы вёл себя как обычно. Сперва заглянул в шалман на Мирожской набережной, купил копчёных снетков, солёный крендель и кружку пива, пил не торопясь, блаженно причмокивая губами. Потом заказал чекушку водки, вылил в опустевшую кружку и втянул залпом, глаза тылового труженика чуть осоловели, когда он встал, видно было, что и ноги немного заплетаются.

— Как его с четвертинки повело, — сказал молодой агент пожилому. Они сидели в чайной напротив. — Ну что, Казимир Фадеевич, теперь моя очередь?

— Иди, Саня, а я вот котлеты доем, — Юткевичу было уже под шестьдесят, он жил бобылём в оставленной ему революционным правительством комнате, готовил себе еду на примусе в общей кухне на семнадцать жильцов, и старался делать это как можно реже. — Потом ещё чаю возьму, здесь отличный заваривают, на смородиновых почках, да расстегая кусок. А ты не торопись, не беги, примелькались уже, если он тебя запомнил, то срисует в момент. Как я тебе показывал, подальше держись, и не дай понять, что следишь.

— Не волнуйся, я науку быстро понимаю, — Прохоров поднялся, подхватил газету.

— Куда! — остановил его пожилой агент. — С ума сошёл? Ты ж в Усановку пойдёшь, и что, с газетой «Ленинградская правда» в руках?

— А что тут такого?

— Сразу поймут, что ты пришлый. Мы же с тобой говорили, пять семей выписывают «Псковский пахарь», и трое — сельхозлисток. А ты с «Правдой» попрёшься, которую они только в читальне и могли видеть, если бы вдруг туда забрели. Нет, Ваня, газетку оставь, я её почитаю, так и быть, а ты как есть иди. Смотри, видишь как ногами колесит? Как через Мирожку переберёшься, вперёд иди, и оттуда следи, тогда не заметит, до дома доведи, и назад, смеркается уже скоро. Понял?

— Да, — чуть надулся Прохоров. Эти нравоучения он слушал каждый день, и всё никак не мог к ним привыкнуть. Часто Юткевич сам противоречил себе, но ошибок своих признавать не любил.

— Ну так чего встал столбом.

Подозреваемый хоть и выделывал кренделя, но шагал быстро, от набережной до Усановки путь был меньше двух километров, и проделали его агент и предполагаемый бандит за полчаса. Прохоров прошёл Усановку насквозь, залез на раскидистый дуб, дождался, пока Сомов зайдёт в свою избу, посидел ещё полчаса, а потом спустился и пошёл к